по ребру бритвы
под хмурого Грига,
крадусь, как по бордюру,
по гребню забора,
по кольям острога
перебираю ногами.
на каждой подошве язык
оценивает остроту авантюры.
молчание узится в нитку,
близится к краю,
а там, внизу,
в
н
и
и
и
з
у
проползает
улитка в надёжной и крепкой броне,
казалось бы: спрыгнуть – и мукам конец,
но я балансирую:
мои языки привыкли, прилипли к родной грани,
к такому углу подъёма, к такой высоте полёта,
смешанной с собственной кровью.
развязно свесились как с карниза
и острословят:
«А много ли в скованном теле твоём красоты?
И стоит ли эти шажки выдавать за движенье вперёд?»
и может быть, правы они со своей высоты?
всего лишь один
по-
во-
рот –
и вот по ребру языка уже бритва идёт.
Какой эквилибр бесподобный на тысячах ног совершает она!
Встаёт во весь рост – и краснеют под ней голоса.
Падение длит, обратившись ребром к небесам –
И в эти моменты особенная тишина.