Франция. 17ХХ год
«Снова это лицо... Безумно красивое, улыбающееся, немного ироничное... Светло - серые светящиеся глаза на смуглом лице... Он управляет яхтой… почти раздетый… и такой прекрасный, что захватывает дыхание. И он улыбается мне...»
-Принцесса опять уже два дня не выходит из странной летаргии. Когда-нибудь она так и умрёт, не просыпаясь, - печально вздыхая, промолвила полная пожилая кухарка с приветливо – добродушным лицом.
-Возможно, тот её мир, куда она улетает, лучше нашего... - Собеседником её был подтянутый молодцеватый швейцар в старомодном парике и важным от понятия своей значимости выражением лица.
-Не знаю... Но ведь она всегда горько плачет, когда просыпается и ничего нам не рассказывает... а потом просит принести перо и бумагу, и пишет, пишет...
-Пусть её. Это никому вреда не наносит, лишь бы её успокаивало. Такой ласковой и доброй девочке родиться в такой семье! Да ещё и остаться наследницей, когда все родные становятся вдруг врагами. Герцог, говорят, недолюбливал её с самого детства только потому, что она родилась девочкой и не сможет стать настоящим воином, чтоб убивать очередных Моуррэ.
-Дело даже не в том, что она не мужчина, а в её характере. Её тётка Сесиль была воинственной и фехтовала не хуже мужчин и на её совести кровь двоих врагов.
-Дени тоже фехтовать учили хорошие мастера, только музицировать и пачкать бумагу ей больше нравится.
Послышался скрип половиц на лестнице под чьими-то тяжёлыми шагами.
-Идёт, приведение ходячее. Вот уж кто на земле задержался...
Мощная дубовая дверь отворилась и перед разговаривающими предстал очень неприятный тип. Он выглядел худым до изнеможения, лицо было похоже на скомканную туалетную бумагу серо - зелёного оттенка, с почти бесцветной тонкой полоской губ и выцветшими маленькими цепкими глазками. Нос его был тонкий, его хрящом, казалось, можно резать хлеб, а кончиком он мог бы любого заклевать насмерть. В его облике было что-то от стервятника. Его надменный и презрительный взгляд лишь усиливал впечатление. Казалось, он сейчас бросится на Вас и разнесёт в пух и перья.
–Что раскудахтались? Работы в доме нет? Место кухарки на кухне, а швейцара – в прихожей. Будете отлынивать от работы, уволю. Хозяйка помирать пока не собирается. Нечего её караулить. – И он открыл без стука дверь в спальню принцессы.
-Идёт, как к себе домой. Совсем совесть потерял, старый хрыч! – проворчала кухарка.
-Мадам Дениз! Вы что, место своего лишиться хотите? Здесь и стены имеют уши! А эконом не такой уж и старый, просто в нём много чёрной желчи и зависти к людям, что гложут его, как червь. Пошли, пока он не вышел. Новости узнаем у прислуги.
-Мадмуазель пришла в себя! Госпоже стало лучше! – по всему замку разносились радостные крики всевозможной челяди.
Даниэль любили. Она всегда была со всеми добра и часто отвоёвывала у скряги эконома, который, говорят, здорово подворовывал, какую-нибудь денежную помощь очередной нуждающейся душе.
Хотя она была несколько не в себе, как бы оторвана от мира, живя в каких-то своих грёзах... всегда, чего-то, сочиняя, и исписывая тонны бумаги, но всё же она была богатой наследницей после трагической смерти отца, убитого нынешней главой дома Моуррэ. Женихи обивали пороги их дворца, но принцесса всех кандидатов отклоняла, держа в памяти образ того смуглого красавчика из своих видений, которого она по глупости своей по-своему любила. Если б встретить парня хоть немного похожего на него! И не важно, граф он или простолюдин.
Не нужна ей власть, замешанная на крови!.. Она устала от этой вековой вражды. Никто не помнит, из-за чего началась ссора, перешедшая в бойню. Как ей это надоело! Кто - нибудь и её убьёт, так как она сама убивать никого не хочет. Некоторые говорят, что она труслива, но это не так, просто для неё любая жизнь священна.