Четыре чашки – боль и капуччино.
Кровь засорилась от кофейной гущи…
Мне надо отрезветь от снов зовущих,
Похмелье от любви неизлечимо
(У всех, одной любовью лишь живущих…)
Я задыхаюсь, будто бы от тромбов,
От слов несказанных, застрявших где-то в легких,
И я ищу другие, грубо скомкав,
Переводя диагноз ран дословно:
В « февральские души моей потемки».
Язык любви так сложно мне дается, -
Привыкла я к фальшивым диалектам.
Пойми, есть в каждой жизни темный сектор
Души лучистой, даже есть у солнца…
(Но код забыт у всех дверей секретных.)
А там, наверно, в тайных манускриптах
Описаны инструкции на каждый
Подобный случай «прецедент «однажды»,
И оптимальным пониманью шрифтом…
(Отмычек нет, и это все неважно.)
Еще попытка – разобрать весь хаос
Скулящих песен вырванных предчувствий,
Наперебой играющих на гуслях,
И ставящих на сто сторон мой парус
(В одном и узком моей жизни русле…)
Еще глоток…Последний. Самый горький.
Пустые строчки – вместо послесловий.
Боль – это пастор тысяч философий…
Еще заказ? Нет, мне хватило столько…
Я просто ненавижу этот кофе…