ПОСЛЕДНИЙ ШАМАН ПОДКАМЕННОЙ ТУНГУСКИ
Глава 6
- Что?! Шаманский орден?! – от неожиданности я поперхнулся чаем и закашлялся – зачем? От кого таиться?
Откашлявшись, я глянул на Ивана. Он сидел среди клубов сизого сигаретного дыма и молчал. Вид у него был такой, что он не со мной сидит, а где-то там, далеко-далеко, в неизвестных мне местах. Глянул на меня, встал и открыл трубу в печке, говорит:
- Ну и накурили мы. Давай, что ли, пару поленьев бросим, растопим заново. Да и дым уйдет.
- Да нет, пока не надо. Продолжай лучше. Удивил ты меня сильно шаманским орденом.
Он опять заулыбался:
- Да это я как-то не так выразился. Просто сложно подходящие слова подбирать, потому как такой организации я больше ни у кого не сумел найти. Тайным было обещание творить добро местным и их потомкам всегда, так сказать, во веки веков. Ну, а прочее – тоже кое-что было тайным, но надо заметить, что это тайное по большому счету имело лишь внутреннее значение: хотя бы обучение следующих поколений шаманов, которое имело смысл лишь при наличии у ребенка природных даров, особенностей, о которых я говорил уже. Никакого толка нет учить шамана, если человек не обладает особыми способностями, никому не будет от этого добра, ни окружающим, ни ему самому.
Потом, наша история – история самого монашеского братства, не эвенков – она и не нужна никому, кроме нас самих. Да и трудно поверить в нее. Ну и еще кое-что…
Иван несколько призадумался:
- Вот что. Некоторые обряды могли иметь очень серьезные последствия. Даже один человек, возомнивший себя особенным, мог принести неисчислимый вред. Что же говорить, если бы группа подобных возгордившихся шаманов решила произвести совместное камлание! Даже без своих духов – помощников они способны свести с ума сотни и тысячи людей, находящихся при том очень далеко! Если же они при подобном камлании помогут выйти из Нижнего мира Кандыкаху и Харги – то может произойти … - Иван замолчал, подбирая слова – катастрофа может произойти. Очень серьезная. Вот потому и требовалась некоторая, сказать, осторожность, что ли. Секретность. Потому в ряды этого братства попадали лишь достойнейшие из достойнейших, благо выбирать было из кого, у новых шаманов детей было помногу – Иван улыбнулся – не забывай, что монахами я их только номинально назвал, ничего общего с христианскими монахами, которым нельзя жениться, у них не было. Даже наоборот, некоторые из них брали себе не по одной жене, а по две, а бывало, и по три.
Ну, и сам понимаешь, сотня шаманов на такую огромную территорию – очень мало. Дети со способностями становились шаманами, но далеко не всегда членами нашего братства. Понимаешь? Мы растили шаманов, готовили их – конечно, не только мы, и другие шаманы тоже, а уж быть ли новому шаману в братстве или нет – уже много позднее решалось. Был еще у нас у каждого амулет…- Иван поднял голову - смотри.
С этими словами он вытащил из под рубашки подвешенное на кожаном ремешке какое-то стеклянное яйцо, диаметром сантиметра полтора, снял и протянул мне. Я взял это, поднес ближе к глазам – и ахнул. Ничего подобного я ни до, ни после никогда в жизни нее видел. Я сидел совершенно потрясенный, не в силах отвести взгляд от этого амулета. Он представлял из себя подобие яйца, изготовленного из какого-то драгоценного камня. Верхняя половина была не то ажурная, не то так огранена, что казалось ажурной, сквозь нее можно было смотреть насквозь, нижняя половинка огранена была так, что хотя и казалась прозрачной, насквозь видно не было. Самое удивительное, что внутри, на границе верхней и нижней половины, лежал свернувшийся кольцом змей с приподнятой головой. Все это вместе играло тысячью бликов, светилось словно изнутри, и вместе с тем совершенно не мешая смотреть на змея.
Я поднес этот амулет к глазам, насколько можно ближе, и стал рассматривать змея. Змей неожиданно оказался с лапами. Я видел даже чешую, пасть, а когда увидел глаза – понял, что он живой и смотрит на меня, хотя этого быть совершенно не могло. Однако его бриллиантовый взгляд словно затянул меня внутрь этого камня, и что-то случилось, мир вокруг меня приобрел странное сияние, словно наполнился светом. И как-то вдруг почувствовал я подобную хрустальную прозрачность в своей голове: каждое событие, каждая мысль – на своем месте, все ясно и понятно. Я видел свое прошлое, видел, правда, несколько туманно, свое будущее. Всю беседу с Иваном буквально видел до последнего слова, более того – все абсолютно стало простым и понятным. Мысли сделались настолько легки, чисты и быстры, что я испугался и отвел глаза от Дябдара – несомненно, это был он.
- Дябдар?
- Да.
- А камень – алмаз?
- Да.
Я тряхнул левой рукой, чтобы из под рукава вылезли часы: часы были хорошие, командирские, с кварцевым стеклом – и провел Ивановым амулетом по стеклу. На стекле осталась глубокая царапина. Иван хотел помешать, но не успел – приподнялся было, потом сел обратно, и говорит:
- Зря ты, часы хорошие испортил.
Я же никак не мог придти в себя. Сидел и молчал, глядя поочередно то на часы, то на алмазное яйцо.
- Дябдар смотрел на тебя?
- Да. – Я потихоньку приходил в себя – ну и ну. Вот это да. Вот это не фига себе. Иван, я просто в шоке. Это чего такое-то? Такой огромный алмаз? Я вообще никогда алмазов не видел, только на стеклорезе. А как змей внутри? Он что, разборный? Из двух половинок? Блин, ничего не понимаю.
- Да закури, что ли.
- А, да, пожалуй, надо.
Я отдал амулет Ивану, вытряхнул в очередной раз из пачки пару сигарет – себе и ему, прикурил, выдохнул дым, и почувствовал, как меня отпускает.
- Ты где же такое взял-то?
- Да сказал же тебе – это наш амулет. Мне отец передал, ему – мой дед - его отец, и так далее. Чтобы ты голову не ломал, скажу тебе: я не знаю, как это сделано, эти амулеты наши предки принесли с собой из Китая. То есть им по любому больше двух с половиной тысяч лет.
- А выглядит, словно только что сделан.
- Признаюсь тебе честно – я не знаю, как выглядит только что ограненный алмаз, я их нигде не видел. Не довелось. Мы же советские граждане, не буржуи там какие – заулыбался Иван – я из драгоценностей, кроме этого, только обручальное кольцо, да серьги, что жене подарил, видел.
- Ладно, ты мне вот что скажи: как это ты сказал – Дябдар смотрел на меня?
- А он и смотрит, правда. Не всегда. Он сам выбирает, на кого ему смотреть, а на кого нет. Я знаю, как это действует на людей: ты ведь теперь всю нашу беседу, до последнего слова вспомнил?
- Д-да…
- Помнишь, в самом начале ты сомневался, что я зря тебе все рассказываю, что ты слишком незначительный человек?
- Помню.
- Не сомневаешься больше? Сам Дябдар тебя выбрал.
- Да, только ты мне вот что лучше скажи: ты говорил, что в Новосибирский университет обращался, а тебе там не поверили, так?
- Так.
- А почему же ты вот этот амулет не показал? Ведь он вон как действует! По моему, во что угодно можно поверить. Да и чисто сама работа – очень уж тонкая, просто потрясающая.
- Это бесполезно: никакое чудо не способно заставить человека пересмотреть свои убеждения, и никакая вещь не может являться доказательством, если человек изначально не верит. Понимаешь? Она может добавить уверенности, если человек уже поверил – как ты, например. Я тебе раньше и не показал его поэтому. Так что бесполезно его было профессорам показывать, потому и не показывал.
- Иван, да ведь ты – ходячая энциклопедия и история, почему же об этом я один знаю?
- Не знаю, почему так сложилось: с этого мы ведь и разговор наш начали? Я пытался и прежде рассказывать людям, но не получалось, не нашел подходящего человека – а другие откровенно не верили, те самые профессора. Про тебя я знаю, что ты хотя и несколько поздно, но донесешь до людей историю моего народа, не пропадет она – Иван развел руки – вот поэтому ты один и знаешь.
- Как это – несколько поздно? Конечно, мне же в армию идти, никак рано не получится. Тут я ничего поделать не могу, а вернусь из армии – и займусь, и к тебе домой еще приеду: сам говоришь, что есть еще много, чего ты рассказать мне хочешь.
- Армия тут не причем, это само собой. Уже после армии много времени пройдет, а ты на довольно долгое время забудешь наши беседы, не до них тебе будет. Но это не важно, главное, что мои знания достоянием всех людей станут.
- Как это я забуду? Ничего я не забуду! Приду из армии и … – я поднял голову, встретился взглядом с Иваном, и замолчал. В очередной раз я увидел, что он не гадает, а просто знает, как это все будет. Мне стало неловко, и я спросил его:
- А мы встретимся потом?
- Вот этого я не знаю, как-то смутно, не понятно, хотя, наверное, да. Я ведь все-таки не шаман, а простой сельский учитель.
- Да уж, простой учитель. Все бы такие простые учителя были. А где я служить буду?
- Даже если бы знал – никогда не сказал бы.
- Почему?
- Сам потом догадаешься – он заулыбался – живи своей жизнью, и не пытайся ее предсказывать, ничего хорошего из этого не выйдет.
- Тогда давай дальше, я опять записывать буду. Про амулет с Дябдаром говорили.
- Да, конечно, - и Иван продолжил:
- Когда наши предки бежали из Китая, почти у каждого был такой амулет. Если не забыл, то часть монахов по пути погибли – дошли до Тунгуски не то пятьдесят, не то пятьдесят пять человек, точно неизвестно, произошла путаница с числами. Однако ни один амулет потерян не был, да ты ведь сам только что видел, как он действует – а потерять его, тем более человеку, тонко чувствующему – просто-напросто невозможно: для нас голос упавшего в сугроб или траву амулета громче голоса бога грома Огды – то есть, громче грома в грозу. Вот потому все амулеты и сохранились.
Никто не знает, откуда они взялись. Они были всегда, с самого основания того древнего монастыря – самые основатели принесли их с собой, и, после всех перипетий, тем не менее, потеряно ни одного не было – несмотря на избиение монахов воинами и все прочее, о чем я уже говорил.
Общее число амулетов – девять раз по девять штук, всего восемьдесят один, точнее, было восемьдесят один. А теперь – один, вот этот. Ты поймешь, почему он остался один, позднее, когда я закончу свой рассказ.
Талисманы эти стали символом нашего шаманского братства, которое с тех пор состояло из восьмидесяти одного человека. Первое время все они жили сравнительно недалеко друг от друга, встречались достаточно часто, но, как того и следовало ожидать, со временем разошлись очень далеко. Тем не менее было место, где время от времени собиралось наше братство – место это так и осталось на Подкаменной Тунгуске, километрах в пятидесяти от реки, подальше от любопытных глаз – решали свои накопившиеся дела, кстати, в числе прочего там записывалась наша история – это во время до татарского нашествия, пока не забыли свою письменность – да не удивляйся ты так!
Я сидел и забыл писать. Смотрел на Ивана и хлопал глазами, пытаясь представить себе пишущих историю шаманов. Получалось не очень.
- Куда же они писали? На пергаменте? Бумагу, наверное, и не изобрели еще?
- Нет, не на пергаменте. Материал не очень долговечный. История записывалась на мамонтовой кости – бивни мамонтов распиливали на пластинки, и на них вырезали слова. Кстати говоря, резьба по кости – орнаменты и прочее – это наша забытая письменность. Впоследствии уже, когда находили неграмотные люди подобные пластинки – их использовали как украшение, копировали, но много ли скопируешь букв, если не знаешь даже, что это такое? Подавляющее большинство людей, любующихся резьбой по кости, даже не догадываются, что это вполне может быть страница истории целого народа. Да это, по правде говоря, не только у нас: я видел привезенные из Египта папирусы, которые они там продают туристам в качестве сувениров – кусок папируса с тетрадный лист, а на нем - надпись иероглифами, которые, скорее всего, ни один египтянин прочитать не сможет. И вот это вешается на стену, словно произведение искусства, и хозяин сам любуется и еще всем своим гостям показывает: вон, мол, чего!
Так что это обидно – но, к сожалению, нормально. Цивилизация развивается, старое забывается. Ничего не поделаешь: страшнейшие и сильнейшие в мире египетские боги сейчас продаются в виде сувениров, над которыми многие потешаются: вон отсталые египтяне чего выдумали! Анубис! У тебя есть сигареты?
- Да, есть еще две пачки. Запасаюсь в городе, здесь в сельпо сигареты какие-то сырые, даже бывают плесневелые.
Я принес новую пачку, разодрали обертку, закурили, и Иван продолжил:
- По образованию-то я историк, вот и обидно делается, что пропадает история, забывается. Я вот почему про Египет заговорил: сколько там всего сохранилось с древнейших времен, а мы про него и не так уж много и знаем, а о многом лишь догадываемся. А про нас и вообще никто не знает, самое обидное, что и знать никто не хочет. Думаешь, там у нас хоть одни раскопки проводились? Кому охота посреди тайги комаров кормить, или вечную мерзлоту ковырять! Слыхал, в Якутии мамонта в мерзлоте нашли? А потом еще мамонтенка, практически целого?
- Да, конечно слыхал, по телевизору все уши прожужжали, да и в газетах печатали, даже фотографии были.
- А помнишь, как его нашли?
- В газете писали, а я не помню, как.
- Проводили газопровод, и наткнулись случайно, экскаватор выкопал.
- Иван, а говорили по телевизору, что он очень хорошо сохранился, даже не испортился, можно его сварить и съесть. Это правда?
- Точно тебе не скажу, но думаю, что очень может быть.
- А как он в мерзлоту попал? Землетрясение, что ли, какое?
- Нет, конечно. Провалился в болото, а болото потом замерзло, вот и все. В болотной жиже никаких микробов нет, очень сильный антисептик. Нет там и кислорода, железные вещи столетиями лежат, и не ржавеют, а трупы животных что один день пролежали, что сто лет – и не определишь. Считается, что мамонты семнадцать тысяч лет назад вымерли, сколько вот этот мамонтенок пролежал в болоте, пока оно замерзло? Сибирские болота и мерзлота в себе великие тайны и сокровища хранят, да отдавать не спешат.
От этих ли всех разговоров про мерзлоту, оттого ли, что мороз за окном трещал зверский, почувствовал я, что ноги мои закоченели совершенно, да и сам я замерз уже. Было далеко за полночь. Печка давно потухла, а трубу мы открыли, чтобы дым уходил, вот кухонька и выстыла. Говорю Ивану:
- Вот теперь пора и затопить, а то что-то холодно. Сейчас пару поленьев бросим, повеселей будет. Да еще и чайник согреем, а то баллон с газом у хозяйки замерз, мороз больно сильный. Она только в печке и готовит.
- Да, хорошо. А то и устали уже, надо отвлечься немного. Давай, растоплю, а пока чайник греется, про таблички с нашей историей расскажу, а уж после чая – немного и рассказывать останется.
- А что с табличками?
- Дело в том, что наши предшественники, предчувствуя татарское нашествие, все спрятали. Всю нашу, да и не только нашу историю за полторы тысячи лет.
- Спрятали?
- Да, все спрятали.
- А где?
- Сейчас, минутку.
Иван растапливал печку: положил в нее несколько поленьев, и сейчас стоял, поджигая изрядный кусок бересты. Он загорелся, задымил, весело затрещал, и он пристроил его возле поленьев. Дрова у хозяйки были сосновые, смоляные, сразу разом загорелись, загудел дым, улетающий черным шлейфом в трубу. Я смотрел на разгорающийся огонь, и представлялось мне, что сижу я в каком-то чуме, стены из оленьих шкур, закопченный котел над очагом, дым, улетающий вверх… Передо мной куча отшлифованных пластинок из слоновьей кости, а я сижу и странные знаки на них ковыряю каким-то специальным ножом…
Иван сполоснул руки в умывальнике, говорит:
- Может, опять электрический чайник поставим?
- Давай поставим, пока хозяйка спит.
Хозяйка недовольно бубнила, если при ней ставили электрический чайник, что, мол, сейчас света накрутит, не расплатишься, ну, и в таком роде. Сейчас же газовая плита не работала – замерз газ в баллоне, а в печке греть – надо ждать, пока прогорят дрова, в русской печке по другому не нагреешь чаю. Налили воды, воткнули вилку в розетку, и продолжили беседу.
- Наше тогдашнее совместное имущество хранилось посреди тайги, там был целый поселок, но жили только шаманы, причем только посвященные шаманы. Это было временное поселение, но оно содержалось в порядке, несколько человек там жили постоянно. И еще помощники у них были из учеников, тех, что в посвященные готовили, их на время всеобщих сборов удаляли. Так что не очень ценное там и хранили, а вот таблички считались особо ценными, их хранили в особой пещере, ниже по течению Подкаменной Тунгуски, ближе к Енисею. Раз в несколько лет готовые таблички свозились специальной экспедицией в эту пещеру.
И вот на одном из совместных…- Иван несколько призадумался – мероприятий, во время ритуального совместного камлания, открыто было, что на наш народ будет нападение, и надо готовиться к этому. Разные меры были приняты, а та часть шаманов, что ответственна была за историю, решили перепрятать таблички, убоявшись, что могут вражеские отряды добраться до них. Спрятать решили в максимально труднодоступном месте, ничего более труднодоступного и надежного, чем место, которое сейчас называется Плато Путорана, не нашли. Ты знаешь – он посмотрел на меня – там и сейчас-то очень много неизвестного. Я там в детстве, с отцом, был. Нет там людей. Совсем никого нет.
- А где это?
- К востоку от Енисея и за полярным кругом. Представляешь?
- Ну…да. Более-менее. Оно большое?
- Оно не большое, оно огромное. Около двести пятьдесят тысяч квадратных километров – почти четыре Рязанских области. Это базальтовая плита, самое высокое место в Среднесибирском плоскогорье. В основном каменистая пустыня, рассеченная глубокими каньонами. Там рождаются большинство Эвенкийских рек, а так же самые крупные реки Таймыра – Пясина и Хатанга. Огромное количество озер с чистейшей водой.
Я не утерпел, и засмеялся. Иван глянул было удивленно, потом понял, и сам заулыбался:
- Я не только историк, я еще и географ.
- Ну понятно, я как на уроке географии побывал.
- Да это уже в крови, все педагоги так разговаривают – тебя это еще ожидает. Давай чай пить.
- Конечно, я заварю, а ты рассказывай дальше про таблички.
- Да, в общем-то, все. Хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Перепрятали – нашли место на Плато Путорана – и впоследствии все прятавшие пропали. Первое время описание места еще передавали точно, а со временем оно как-то спуталось – или описание было не очень точным. Представь масштаб – как найти по описанию тайник в той же Рязанской области? А там вдобавок девять месяцев в году – зима, морозы под семьдесят, а летом – тридцатиградусная жара. Любые метки за несколько десятилетий пропадут, ландшафт изменится. А тут больше двухсот лет прошло! В общем, не уследили. Но все последующие годы, когда прекратились наконец налеты татарских отрядов, пытались найти. Безуспешно. Кстати, мой дед и мой отец тоже. Честно говоря, у меня есть то описание, что до нас дошло – я сам еду теперь на родину, буду искать. Я думаю сейчас – чего я тут сидел-то! Может, мне повезет. Представляешь, какая это будет находка! Гораздо ценнее для науки, чем Шлиман Трою откопал!
- Да ведь маловероятно, мне кажется. Тем более, твой отец искал.
- Да. – глаза у Ивана потухли – маловероятно. Но мне сейчас кажется, что я смогу найти. Да и в любом случае, попробовать я должен! И я остался последний, кто знает, где искать, хотя бы предположительно. Ведь мы с отцом не просто так по тайге и тундре ходили, мы это и искали.
- А мог бы ты описать, где этот тайник искать?
Иван кивнул:
- Мог бы, и я конечно опишу тебе, слишком велико мое желание сделать это достоянием общественности. То, что когда-то было тайной – давным-давно перестало ей быть. Даже больше того – именно из-за того, что было это тайной – оно все и пропало. Хотя, кто знает, сейчас еще есть вероятность найти этот тайник, а если бы его разграбили тогда – уже точно ничего бы не было известно, даже такой призрачной возможности не было бы.
- Иван, а куда же все эти восемьдесят шаманов делись? Ты все рассказываешь про них, а где же они? И где амулеты, девяносто восемь штук?
- А вот я все и ждал, когда ты это спросишь. Помнишь, с чего вообще весь наш разговор начался?
Я помнил. Казалось, что было это давным-давно - самый первый разговор, кот, который хочет на улицу, Новосибирский университет, отец Ивана Тойто – последний шаман Подкаменной Тунгуски, эвенкийский род, пропавший в 1908 году…Мне казалось, что я про эвенков и шаманов знаю больше, чем про самого себя.
- Помню. Мне кажется, что я про вас больше, чем про себя самого знаю.
- Ты знаешь столько, что бы я мог тебе дальше рассказать, и ты бы меня понимал, о чем и о ком я говорю. Вот теперь я могу тебе о судьбе братства шаманов рассказать.
Глава 7
Хрустальная прозрачность, что случилась с моей головой после взгляда на Иванов амулет, ослабла, но до конца не пропала.
<Продолжение следует>