Страницы белого прошлого

Филипп Родионов
Цифры на экране телефона показывают какое-то идиотское параллельное время, не имеющее к тому, что со мной в данный момент происходит, никакого отношения.… Время отсчета - от чего до чего?!! Что ты можешь мне сказать такого, что могло бы меня, в моем нынешнем прохимиченном состоянии, заинтересовать? Часы что-то отсчитывают – батарейка австрийская – хватит надолго…

Попытки сказать хоть что-то вменяемое срываются в пошлую маслянистую осязаемость, в волчьи завывания, в карканье ворон, в кастрюлю с растворителем, разбиваются о длинные гудки.

Мне немного не по себе от того, что во мне ты постепенно становишься ничем: без моего натужного означивания тебя, без монолога о тебе, тебя во мне уже нет, - ты вынула, вырвала себя оттуда с мясом. Я больше не слышу твоих шагов на лестнице. Я больше не захлопываю перед тобой дверь. Я не узнаю тебя. Я не помню тебя. Я не забыл.

Я всегда гордился тем, что ты рядом со мной. Жаль, что я никогда не давал тебе повода гордиться тем, что я нахожусь рядом с тобой. Мне жаль, что мне больше нечем гордиться. Проходят недели, и, кажется, что стало легче, а потом в один момент понимаешь – легче не стало. Стало труднее.

Во сне я шарю по подушке рукой, пытаясь определить, рядом ли ты, и натыкаюсь либо на кого-то еще, либо на пустоту («кто-то» и «ничто» для меня сейчас - понятия равновеликие).

Ты просто устала тащить за собой на буксире баржу с бандой идиотов (все идиоты – в моем лице). А я продолжаю жить, не с тобой, но с твоим образом, с самой идеей тебя, вопреки тому, кто есть я и что есть ты. Живу и пытаюсь избавиться от привычки причинять боль людям, на свою беду полюбившим меня.

Все превратилось в какой-то апокалиптический шалман, в жухлые картинки из поваренной книги 1956-го года: в картофельные оладьи, в селедку под шубой… В пение «Хазбулата» с его поганой саклей, в просмотр детских фотографий и записей семейных торжеств, в мазь от геморроя, в прокисшее молоко, в осклизлые вареники, в слоеные пирожки, в жирную полуночную отрыжку, в предутренний похмельный ужас.

Я жалею лишь о том, что все превратилось в какие-то ярмарочные сорочинские вопли из бесплатных газет, что раскидывают по ящикам угрюмые дети без возраста, я жалею о том, что шуба – лисья, что пирожки оказались с капустой, а я ее ненавижу, что мазью от геморроя я по ошибке почистил зубы.

Я жалею о том, что именно так все и должно было произойти.

Я шахматная фигура, из того маленького набора, что на магнитах. Я не знаю, что это за фигура, я не знаю даже того, черная она или белая. Но то, что от нее давно отскочил магнит, это точно. Все что осталось – это размытое многозначительно-эмоциональное воспоминание о твоих черных босоножках.

Этот стол полон ненаписанным.

Ты, помнится, просила поэзии… Я вновь не оправдал твоих ожиданий – вот проза.




Рецензия