Когда говорят о создателях "Заозёрной школе", называют Жукова, Калашникова, Ершова. И никогда не упоминают Александра Брунько. А ведь ему приносил свои стихотворения - на показ! - сам Геннадий Жуков. Жуков - явление, которое ещё предстоит осознать. Брунько же, пожалуй, патриарх "Заозёрщины". Может, без Брунько не было бы и Жукова? И разве Брунько мало воспел Танаис - колыбель "Заозёрщины"?!
Жуков умер. А о Брунько ничего не слышно второй год. Пропал без вести. Великий русский Поэт - как он сам себя называл... А кто, как не великий Поэт позволит себе обратиться к хутору - "О Недвиговка!" - да так, чтобы это не выглядело смешно и напыщенно?! Только великий Поэт!. А был он слаб, как ребёнок - неужели у кого-то рука поднялась?!
Ну и что из того, что скажут, что я - примазываюсь? А, может, всё-таки, кто-нибудь знает хоть что-то достоверное о Бруньке - о том, куда он подевался - и откликнется?
Вот только любимые мной стихи Александра Брунько - Великого Русского Поэта, по памяти:
* * *
Да что свершил я подлого, облыжного,
Преступного? Скандального?
Не возлюбил - как надо - ближнего?
Отбил любимую у дальнего?
Прошу прощения у ближнего,
Прошу прощения у дальнего,
У ветра - прямо в грудь - булыжного,
У века моего кандального...
* * *
Ночь да ночь. Тоска да мрак отпетый.
Огоньки - усталым многоточьем...
Как вы там, братья мои, поэты?
В дебрях нашенской, проклятой ночи?
Как там - ретивое - ровно ль бьётся?
В стёкла - страх - не барабанит круто?
Складно ль пишется да сладко ль пьётся
фирменная ихняя цикута?
Чьи шаги - обратно засновали
под окном? Неймётся же иудам!
Ладно! - Сколько б нас не убивали,
Всё равно мы - будем!
Наша песня, мастерА, не спета!
Ибо НЕТУТИ ни капли света
в ихних сметах! Что ни врут газеты!
Ибо ночь - не ведает рассвета!
Им - рассветом - ведают поэты!
* * *
О Недвиговка!
Помнишь? Нас ливень загнал в недостроенный дом?
Помнишь? - Пело, гремело над нами - грудным, колокольным крещендо?
Так чего ж я кричу, что тускла моя жизнь и плачевна?!
Мы с тобою обвенчаны тем сумасшедшим дождем!
Помнишь? -
Радуга вспыхнула - в небе и в венах - в глухой, потемневшей крови...
Что ж, как нищий, скажи мне на милость, прошу у судьбы подаянья?!
Вдохновенная радуга - это ли не достоянье?
О моя недвижимость! - мгновенные губы твои...
* * *
Что мне эта пошлая тюрьма?!
Эта решка пышного литья?
Эта - в ужасе торчащая стерня
Скошенного, бывшего людья?
Эта каменная суета,
Неподвижная возня минут?
Вновь душа моя музЫкою полна,
Вновь ланиты нежность пламенит.
Ты - моя! Безумие творя,
Предавая. Ах, да что ни говори,
Что мне ложь, любимая, твоя? -
Тусклый грош пред золотом зари!
Из цепной тюремной кружки Вечность пью!
И опять - люблю, люблю, люблю...
* * *
Ты уговаривала: едем в Крым!
Там эдельвейсы гордые живут
В горах, под небом дивно молодым,
Как боги - вне печалей, бед и смут.
Там в феврале - представь! - цветёт миндаль,
О, бледно-фиолетовый февраль!
Там всё забудем, слышишь, всё простим...
Мы едем в Крым, любимый, едем в Крым!
Как я любил тебя! И в счастии по грудь,
Что в травах сказочных, в глухом твоем дому
Я позабыл, что правды крестный путь
Лежит через печаль, беду, тюрьму...
Да никогда ты это не поймёшь!
И, значит, наше счастье - блажь и ложь.
Что ж - над "Столыпиным" - метельный дым!
Смотри: я еду в Крым, я еду в Крым!
Рычит конвойный. Карабина блещет сталь.
...О, бледно-фиолетовый февраль!
* * *
В окно тюрьмы виднее, чем в бинокли
У неба грузного - полынный вкус!
Смотри: горит сквозь ливень - не промокнет! -
Любовь моя, неопалимый куст.
Смотри и виждь: в последний миг, быть может,
Да - на коленях, да - в грязи, в крови!
Я буду говорить с тобою, Боже,
На горьком, русском языке
Любви...
* * *
Не судорога тел, не наслажденье,
Не бегство - нет! - в перины-облака -
Я верую: любовь - богослуженье!
Ныне, и присно, и во все века!
Я верую: ты шла сквозь дым и замять,
Шла к алтарю - в пургу, по декабрю,
Чтоб я заплакал синими слезами
И вымолвил апрельское: "Люблю..."
И горевала гордая мадонна,
И стыл в земной тоске бессмертный лик,
Чтоб взмыл над сказочною дельтой Дона
Твой благодарный, благодатный крик!
И сколько б ни было в судьбине злого,
Какой бы визг да скрежет ни стерег,
Я верую - чудак! - (или пророк?!) -
Любимая! Меж нами было Слово!
И Слово было Бог.
* * *
Ты слышишь отчётливый гул?
Смотри: от натуги шалея,
Почётный идёт караул
У каменных стен мавзолея.
Почётный идет караул -
По щелям - народы и мыши!
Почётный идёт караул,
Подковы вздымая всё выше.
В двенадцать часов по ночам,
Под стон-воркование башни -
В двенадцать часов по ночам,
Мрак завтрашний сменит вчерашний!
И если ты впрок не уснул,
Страшись этой правды, как мора! -
Грохочут шаги Командора
Почётный идёт караул!
Почётный идёт караул -
И площадь гудит каменея,
Почётный идёт караул
И мощи дрожат в мавзолее!!!
Почётный идёт... караул!
* * *
Никогда не забуду: он был или не был
Этот голос... Молюсь, не сойти бы с ума!
Над проклятой баландой, над мокрым спецхлебом!
Никогда не забуду: он был или не был -
Этот голос в ночи:
- С Новым Годом, тюрьма!
Здесь — в холодном, ружейном стволе коридора,
Где надменны часы, как шаги Командора,
Где вокруг лишь вороны кричат да шторма -
Мне почудился, верно, сквозь бред непогоды,
Женский голос грудной - во весь голос Свободы,
Во весь голос Любви:
С Новым Годом, тюрьма!
Очертания губ - незапамятных, милых...
А "на воле" - прислушайся! - звяканье вилок,
Конфетти да ружейные залпы бутылок,
Та же ложь да всегдашняя пьянь-кутерьма...
И глаголют куранты - над страшною сказкой:
Над пургой бесшабашной, над башнею Спасской...
— С Новым Годом, тюрьма!
* * *
Какой великий дождь стоит над Танаисом! -
Передрассветный, медленный, слепой...
Какое волшебство вдруг прорвалось, нависло
Над грешною землей,
Над зряшною судьбой!
И этот мой восторг - блаженный, неприличный,
И этот мокрый пёс - в дожде, как во хмелю,
И полустанок, и фонарь, и грохот электрички,
И я люблю тебя -
Люблю, люблю, люблю...
* * *
Деревенская, сирая, великопостная тьма...
Не печалься! Взгляни, как горят золотые поленья!
Будто печь, на тебя насмотревшись, решила сама
Набросать на стене быстрым пламенем стихотворенье.
Не печалься, голубчик, держись. Не сходи с ума!
И не злись на судьбу - может, в чём-то она права.
Сам ведь знаешь, какое требуется терпенье,
И молитва, и пост, и смирение
Для озаренья,
Чтобы вспыхнули в стихотворении, что золотые поленья -
Слова!
* * *
Горе - чужой дом!
(Анна б сказала: дым...)
С набитым сидишь ртом.
Лишь бы не знать дум.
Да пусть хоть гремит жесть!
Лишь бы молчать не сметь!
Чужая, чужая ... жизнь?
(Я бы сказал: смерть.)
* * *
В инее, в инее, в инее
Степь - напролёт - наяву!
- Как тебя, чудо, по имени?
Знаю, да не назову!
Душный, кромешный - вчера ещё -
Будто на тысячу лет -
Помнишь?
Дымился туманище...
Вот, посмотри, его след!
В белом - вся степь - чудо-инее,
Сказочная благодать!
...Господи, научи меня
Что-нибудь понимать!
* * *
Открыта степь, как белая страница.
Небо - хоть прыгай! - ни единой тучки!
Там снег лежит в молчаньи - будто снится...
Там горизонт парит в дымке летучей...
...О предках-воинах и о потомках,
Травимых по острогам - Правды ради!
О вдохновенье - о Возмездии! О том, как
Бьётся рассвет в твоей ночной тетради...
Как - вопреки всему - светло и страстно
Зреет подснежник, не страшась угрозы,
И длится жизнь, трагическая сказка,
Что поцелуй морозный...
Дальше, увы, не помню.