Мне надо было б знать, что всё не так,
что это только лжи холодный воздух
немеет на доверчивых устах,
что комнаты, от тишины оглохнув,
меняют геометрию нутра
и в сумерках, зализывая тени,
дают простор и пищу для пера,
приглаживая света разночтенья,
и там, где был непроходимый строй
бессовестно расставленных предметов,
теперь казалось смутною игрой
ума, обезображенного светом,
в угрозах асимметрии углов,
их режущих до боли очертаний,
мне вспомнилось, как тысячи узлов
в безумии завязывала Таня
из воздуха,
больничный коридор,
сужаясь, падал на её колени
и солнце, заглянувшее во двор,
тогда напоминало имя Ленин,
но был неузнаваем этот свет,
и мы не понимали утро ль это,
закат ли, или всё-таки рассвет,
и стоит ли вообще нам ждать рассвета,
махровые чертополохи снов
сличали время яви и неяви,
сверяя первозданности основ
с барханами на желтом одеяле,
и стоило чуть-чуть прикрыть глаза,
как тотчас уносила в лабиринты,
опутывая, черная лоза,
и ухали пугающие квинты,
реальности приметы, целиком,
растаскивались к ночи по карманам,
а мне казалось просто и легко
парить над этим малым туркестаном,
не чувствуя удушливой жары,
ни жесткости, ни мягкости кровати,
и выть, как сумасшедший пилигрим,
уже не различая благодати…