Надо мной зеленоватое предсумеречное небо.
Морозно.
Белый снег.
Видно, как будто с высокой горы - далеко-далеко.
Ближе ко мне - деревья.
В чёрной сети кое-где заиндевевших веток
три озябшие птицы.
Ещё одна в стороне от ветвей
расправила крылья в полёте.
Тишина.
Вон устало бредут охотники, увязая в снегу.
Даже их собаки устали, не лают.
Слева от них на огне засмАливают кабана,
дальше старушка несёт по мОсту вязанку хвороста,
на коньках гоняют мальчишки, а взрослые мужики
стоят, говорят о чём-то, или что-то несут осторожно
по зелёному льду двух, рядом, прудов.
Замёрзшая извилистая речушка
делает ёмкой и одновременно безбрежной
перспективу.
Остаться в тихом надёжном мире этой картины,
где всё естественно, размеренно и известно заранее:
когда пахать и сеять,
когда убирать,
когда охотиться,
по праздникам веселиться,
справлять свадьбы,
рожать детей,
и умирать безропотно.
Только куда нам!
С нашим разодранным глобализацией и террором
миром абсурда, где на биржах Нью-Йорка,
Лондона, Парижа, Токио, Амстердама и Санкт-Петербурга
главное - не урожай,
а золото, газ и нефть.
Мы, человечество, ненасытным нетопырем
высасываем жадно, ни над чем не задумываясь,
кровь земли.
А если она - живая?
А если Земля умрёт?
1 января 2009 года, Мёнхенгладбах