Поначалу я думал, что дело в переводе: казалось, будто я читаю былину про русского богатыря. Знаменитый французский поэт походил своей речью на Колывана Ивановича или Микулу Селяниновича... или на бедолагу из какой-то читанной в детстве сказки. «В три погибели скрутила меня ярость яда, обезобразила, повалила наземь». Иногда же он представлялся мне героем «1001 ночи»: «О, трижды благословенное наущение!»
Но, вчитавшись внимательнее и сравнивая перевод с оригиналом, – в котором я понимал не все, но достаточно, – я убедился, что прославленный поэт выражается как «гот» или «эмо» девятнадцатого столетия, и что вкуса и ума у него ничуть не больше, чем у современных юных поэтов этих двух направлений.
А ведь он был уверен, что книга его прославит! Ему повезло, что тираж остался лежать на складе, – критики и читатели подняли бы его на смех. Хотя как знать. Тогда уже началось время сумбура. В эстетике классический идеал утратил свое влияние, в моду вошли романтические образы и романтический синтаксис.
Но даже с романтической точки зрения, эта вещь написана плохо. А если отнести ее к символизму, то выглядеть она будет еще слабее.
Остаются еще стихи. И вот тут молодой поэт, похоже, оправдывает свою славу. Похоже, он действительно был выдающимся стихотворцем.
Жаль только, что строки с размером и рифмой напоминают мне елочные игрушки – даже если они написаны по-французски.
_________________________
«В три погибели...» – А. Рембо. «Ночь в аду» (из книги «Сезон в аду»).