Моему отцу
Владимирской земли великий князь,
Владелец нив и рек своих и отчих,
Призвал однажды трех умелых зодчих
И огласил свой княжеский указ.
Промолвил старый князь: "Постройте храм.
Пусть будет он мне памятью о сыне.
Там, у реки, пусть на ветру застынет
И, словно сын, согреет душу нам".
Князь вспомнил сына - смелость ясных глаз,
И лихость юную, и нетерпенье - в битву!
И кровь, и стон, и смерть... С тоскою князь
Сыновье имя шепчет, как молитву.
Три мастера стояли перед ним,
Потупясь, и сочувствовали горю,
Но, словно с мыслью княжескою споря,
Был занят разум каждого иным.
И вспомнил старший белых лебедей
На озере, под ивушкой плакучей,
И крылья их, и гибкость белых шей,
И трубный клич, тревожный и зовущий.
А средний вспомнил: женщина была
Со взглядом и влюбленным, и несмелым.
Ее запомнил мастер в платье белом,
Когда ушел из милого села.
А младший вспомнил белого коня,
Которого купали на рассвете
Нагие и стремительные дети.
Горяч был конь, глаза полны огня!
"Сумеете - награда будет вам,
Не сможете - так будет смерть наградой!"
Ответили три мастера: "Не надо
Грозить нам, княже: мы построим храм".
Вот срок прошёл, и глянул князь в окно,
Туда, где Нерль излучиной сияла.
Увидел он: над речкой церковь встала -
Так хороша, что лучшей не дано.
"Как хороша!..- он тихо прошептал.-
Вот память мне о незабвенном сыне".
Налюбовавшись храмом, приказал
Позвать троих создателей святыни.
Помчались к храму слуги, но пусты
Стоят его торжественные своды.
Качают тихо отраженье воды,
Безмолвствуют прибрежные кусты.
И странно князь встревожен: почему
Ушли они, не требуя награды?
Как будто бы себе, а не ему
Воздвигли храма светлую громаду!
И мысли мучат, как их ни гони,
Что воля княжья свята им едва ли.
Он чувствовал, что счастливы ОНИ,
Что память - ИМ, что так ОНИ желали.
Застыл у вод, где лебеди под ивой,
Старик в тиши, с собой наедине.
Целует средний женщину, счастливый,
А младший мчится на лихом коне.