В пространстве обжигая
небесный каолин,
горит звезда нагая,
и день ведёт кругами
наш корабельный клин.
От холода сквозного,
от птичьих кратких строф
познабливает снова
и не хватает слов.
Мы медленно уходим
армадой на восток
и с неба смотрит в воду
сияющий цветок,
и с неба тянет воду
горячечный цветок.
В бреду мы повторяем
молитвенно слова
о близкой кромке рая,
а ночь уже сгорает
на дальних островах.
Когда и кто заметит,
что в повседневной тьме
попутный резкий ветер
ведёт корабль к зиме,
что льдом прозрачным скован
и дом, и парк, и гул
мучительного слова,
прочитанного слова
на смутном берегу,
что, оставляя знаки
и выходя за дверь,
мы начинаем плакать
от страха и потерь,
что индевеет выше
полярная звезда,
и нам никто не пишет,
и нас никто не слышит,
никто и никогда.
И если присмотреться,
прищуриться на свет,
то в небе меркнет сердце,
больное наше сердце,
и новой карты нет.
Созвездия не свиты
в одну тугую нить,
и нам под пляску Витта
теперь на ощупь плыть,
и нам блуждать в ознобе,
протягивать иглу
сквозь белые сугробы
и голубую мглу.