Снова вечером, сумерком, холодом
разлилась голубая равнина.
Протянуть умирающим с голоду
килограмм полужирной свинины
вы могли бы... Средь дикого пляса
полусдохших паршивых собак
не найдёте и тухлого мяса.
Толстозадые, едем в кабак!
Едем, едем со мной, пышногрудые!
Там за городом сгнивший сарай,
в нём лохмотья навалены грудою,
мы устроим в нём истинный рай.
Сам божественный нам позавидует:
безгранично умеем терпеть.
Что нам тёлки чужие по видео,
мы умеем не хуже их петь.
Так завоем кошачьими глотками,
все святые с икон - и в сарай!
Напоим допьяна мы их водкою.
В чистом поле, где воронов грай,
мы устроим бесчинства и пошлости
и разденем себя донага.
Сказки новые сказками прошлыми
перебьём. И не ступит нога
в эту землю любви и отрады,
где никто шоколаду не рад.
Всех построим отряд за отрядом,
бросим в бездну за рядом ряд.
Пляшут, пляшут огни окаянные,
скоро печь раскалят добела,
и тогда мы, нагие и пьяные,
дико взвоем: была не была!
Разнесём ваши здания серые,
пышность мраморных белых колонн,
жрать заставим гнилые консервы,
пить - дешёвый одеколон.
Мы толпа, разъярённая, дикая,
полубоги - по всем временам;
всё сметая, вопя и гикая,
вознесёмся в божественный храм.
Здесь у нас ни любви, ни надежды.
Полусгнивший сарай и тряпьё.
Никакой не найдёте одежды,
чтоб прикрыть даже это копьё,
что дано от природы мужчине
без разбору, без денег, за так,
независимо нищий иль в чине,
умный он или вовсе дурак.
Мы молчальников молча задушим,
изведём их шуршавый род,
вырвем бледно-смердящую душу.
Заберёмся в глубокий грот,
где изъедены стены водою,
где вонючий застойный смрад
нам грозит неотвратной бедою.
Вселюдское падение в ад...