Поговори со мною о любви.
Сядь в ноги мне, а я возьму вязанье,
и вечер, наш извечный визави,
распишет стены в комнате гризайлью.
Спряди мне пряжу из своих обид,
пусть спицы в ночь поблёскивают хромом -
ведь нить тонка в станке у арахнид,
внучатых дев красильщика Идмона.
Нам хватит времени, пока моя строка,
длинна, легка и перепутанно извита,
из тонкой паутины паука
сплетает в кружево сонаты и сюиты,
которые сквозь мёрзлое окно
чуть слышно мне насвистывает ветер.
Седоголовый бродит он давно,
всё ищет, где б найти размен монете,
но неразменна та. Кладёт в карман
и снова отправляется в скитанья.
За жизнь он перевидел столько стран,
что перестал им различать названья.
Он ищет сон и смерть. Бредёт старик,
взметая пыль истёртою подошвой,
не счесть (Пиндола, Лакедем, Зериф)
имён ему, как в небе - звёзд-горошин.
Несёт он сказки северных морей
с Рифейских гор через пески Магриба,
минуя гибкостаных дикарей,
туда, где две египетские рыбы
дозором провожают лодку Ра
и, возвратившись заполночь к востоку,
Абту с Анет уснут там до утра,
чтоб путь начать обратно. Нитью тонкой
ночь тянется до ранних звонарей.
Полощет ветер стать надменных стягов
над кормчими феакских кораблей,
поспешных, словно грёзы лотофагов...
Пусть милостив к ним будет Посейдон.
Придвинься ближе, сядь к моим ногам.
Часы в гостиной пробили "дин-дон" –
оставим Грецию двенадцати богам,
что беспрестанно, свыше всяких мер,
забыв про страх, клялись волнами Стикса.
Пусть ветер - одинокий Агасфер -
луны облаткой ломкой причастится
и, обессиливший, уснёт под перестук
проворных спиц, не знающих покоя.
Пусть спит, пока прядёт в ночи паук
унылый шёлк для полога изгоя.
Осталось полчаса до петухов.
Ночь слижет языком сухие тени
бессонного шептанья сквозняков.
Поправлю рукоделье на коленях,
развешу на просушку кружева
своих стихов по тонким веткам клёна -
клён так продрог, что растерял слова
и стужей, словно саваном, спелёнут,
стоит недвижим, по ветвям нагим -
как чётки-бусы - снегирей рубины,
фонарь ему слагает строгий гимн,
укутав шею шарфом от ангины
и от хандры, что на зиму припас
тебе и мне бродяга Картафилус...
Опять проныра-ветер влез в рассказ...
забудь... и сядь поближе, сделай милость,
я обещаю впредь не начинать
того, чему не знаю окончанья...
Давай расстелим тёплую кровать,
лишь дай закончить мне своё вязанье.
Ты будешь говорить, а я - молчать,
считая петли и твои победы.
Потом допьём с тобой остывший чай,
под стать столь затянувшейся беседе,
и будем думать, каждый о своём,
ты - о стихах, а я - о скором лете,
о том, как хорошо нам здесь вдвоём,
и как мне безмятежно на рассвете
у тонкой трубки целовать мундштук,
дышать на руки, согревая пальцы,
и слушать быль про всех твоих подруг,
что так и не смогли унять скитальца.