1
Меня встречает у порога
аллей берёзовый конвой
и заражает понемногу
своей болезнью лучевой.
И луч проходит, как иголка,
и багровеют на ветру
моя сиротская футболка
и листья, близкие к костру.
Ещё подкожные потёмки
меня не мучат засветло.
И полосатые котёнки
усами тычутся в стекло.
Возьмёшь у сердца обещанье,
как будто всё и навсегда,
и тут же чёрное прощанье
течёт, как мёртвая вода.
Не обещай меня лелеять,
не обещай меня… пока
я, как безлистая аллея,
смотрю сквозь пальцы в облака,
пока мне выправят походку,
пока мне «вольно» разрешат,
пока мою худую лодку
заселит племя лягушат.
2
Туча, отмерь небесам
сколько не жалко дождя.
Туча, отмерь небесам,
то, что забыто совсем.
Слева — лесочек, лесок.
Справа — просторно гулять.
Серый песочек, песок.
Грустно следы оставлять.
Красная клюква, расти,
будто бы эритроцит.
В скудной куличьей горсти,
в коликах рыжих болот.
Вспомнишь январскую дрожь,
лестницу в эхо зимы,
что ты впотьмах разберёшь,
взявши у Бога взаймы.
Думаю наедине.
Камень не падает с плеч.
Будешь ли плакать о мне?
Лучше не надо, не плачь.
3
Данила, друг растений сорных,
глядел на бересклет и донник,
из рукавов широких, чёрных,
струились белые ладони.
Он гладил камешек усталый
и клал за пазуху краюху,
он мыл лицо водою талой
и подносил ракушку к уху.
И спал во сне, где зло и зябко,
и ведал, до конца не веря,
что медленной горы хозяйка
открыла каменные двери.
Гори, гори, цветочек алый,
гори, не камень, а цветочек,
и ты, лиловый, запоздалый,
и ты, лазоревый, меж кочек,
укрытый веткой неутоплой.
И вздулась туча, как ветровка,
и на живот Данилин тёплый
упала божия коровка.
4
Может, лучше и вовсе не жить,
чем тебя день за днём обижать,
вместо чтобы теплом окружить,
к большеглазому сердцу прижать.
Мне кивают кусты, мне дома,
мне летучие гуси кричат.
Что схожу и схожу я с ума,
и скорбям моим край непочат —
вспоминать тихокрылый наряд,
что дрожал на тебе, как листва.
Неужели ещё говорят,
полыхают в пространстве слова,
что бурлили и били ключом?
Грустный день, отомри и звени!
Вот и клён говорит: ну зачем!
Вот и я говорю: извини.
5
Мне достали из чёрного чана в метро
красно-рыжую розу за восемь рублей.
И вокруг зазвенел, как пустое ведро,
мир машин, мотоциклов, людей, кораблей.
Будет долго ещё пустотело звенеть,
как бессонная рыба водить хоровод
мир трамваев, дождей, леденцов и монет,
мир холодных ветров и прерывистых вод.
Мимолётная память, глаза затумань,
и забудь обо мне, и качнись к январю.
Я кому говорю — ты меня не достань,
я тебе говорю, я тебе говорю:
только не доставай небольшой номерок,
за который пальто в гардеробе дают,
только не доставай золотой костерок,
у которого тёплые дети снуют.
Потому, что я помню всё так хорошо,
что ни шагу, ни шагу ступить не могу,
ничего не пойму, ничего не решу
с красно-рыжей своей, по колено в снегу.
Как теперь выбираться из каменной тьмы,
из гремучего плача лечебных оков?
В марсианских глазах отражаемся мы,
на галёрке-галерке. Размером с жучков.
6
Когда устанешь и не дышишь,
и никого не узнаёшь,
из полусонного стакана
остылый кофе медло пьёшь
такими чёрными глотками,
и пальцы греешь о стакан,
и тонешь в уголке случайном,
скукожась, словно таракан,
тогда из тьмы, из непроглядной,
из тьмы бессмысленной, пустой,
выныривает кто-то, некто,
своей светящейся пятой
тугую сырость попирая,
на флейте тоненькой играя
и ничего не говоря
в прозрачном хладе октября.
И тёплой правою щекою
к тебе повёрнутый стоит,
на флейте тоненькой играет,
и флейта тоненько поёт.
Скажи, случаен день напрасный,
о ты, кто в воздухе парит?
И белый луч по кофте красной
ползёт. И ангел говорит:
7
Отстегни, как простой поясок,
всё, что стиснуло, переплело:
хлам стола, ночника туесок,
ворс дивана, глухое стекло.
Помести себя в свет-полусвет
и дрожанье вагонных колёс,
где понятного времени нет,
лишь небес разливной купорос,
лишь последняя летняя дрожь
как кораблик дрейфует внутри.
Что узнаешь ещё, разберёшь —
называй, отпускай, говори:
то заплечного моря глоток,
подзатыльного сна лоскуток,
наползающей тучищи тень
и дождя даровой кипяток.
Только — голосом имя поддень,
потаённое имя того,
кто стоит у плеча твоего
и спасает тебя по сей день —
сразу скучная поступь твоя
станет и весела, и легка,
и подумаешь: это ли я?
и увидишь: плывут облака.
8
надень дырявый свитерок
в своём краю благоуханном
когда подует ветерок
запахнет морем и туманом
о небо это ль ты ко мне
полощешь белыми крылами
и смерть стоит как ночь в окне
но не она придёт за нами
и засвистит в груди дыра
таким протяжным зорким свистом
и ты припомнишь, что с утра
лежишь на поле шелковистом
и снишься камню янтарю
и снегирю и будишь эхо
и плачешь в синюю зарю
небольно счастливо и тихо