Сага первой любви.11
Ноябрь 26…
Обходя кедрачник, по правой стороне от озера, по припорошенному тундровому кочкарнику, то по зарослям мелкого кустарника, Александр, несмотря на то, что был с детства привычен к дальним переходам, несколько отставал от молодой женщины, легко и уверенно, шедшей впереди. И она приостанавливалась, делая вид, что высматривает, что-то в дали, где уже прояснялся горизонт с синей полоской подножия гор. И в этом был особый, присущий ненавязчивый такт, характерный, для северных женщин, чтивших достоинство мужчин, и только когда, Александр и молодая женщина миновали густой ольховник, женщина обернулась, махнув рукой в сторону балагана.
- Ты иди пока, а я пройду прямо к речке.
Согласно кивнув, Александр, ни о чем, не спрашивая, пошел по едва приметной заснеженной тропе. Недалеко от балагана напротив входа, еще чадил сизым дымком прогоревший костер, а рядом на плоском камне стоял начищенный медный чайник. Не дожидаясь, хозяйки, Александр собрал в кучу чадившие головешки, обложив их сухим валежником и смолистыми поленьями кедрача. И вскоре, шипя и потрескивая в первых язычках пламени, костер весело разгорелся, а со стороны юколькина стоявшего на обрыве послышался легкий всплеск весел. Не мешкая, Александр прошел к обрыву, быстро спустившись по тропе к лодке, только что приставшей к берегу.
- А что не сказала, я бы помог сетку выбрать – не зная, как назвать по имени, обратился Александр, испытывая неловкость и за свою не догадливость.
-А зачем, дело привычное,- рассмеялась молодая женщина – Ануан, меня зовут, а тебя как?
-Александр…
- А ты здешний, или нет? Что-то я тебя раньше не видела.
- Да и я тебя – улыбнулся Александр- а я здесь с рождения. Просто бываю теперь реже…
- А мы с Рекиник переехали, года три назад, как рекиники закрыли. Брат вот вчера, в табун к оленеводам на вездеходе отправился. Он зоотехник. И родители в табуне. На завтра Никифор обещал, на прицеп взять, помочь рыбу вывезти. Он сегодня уже со своим семейством в поселке. А у нас лодка пока без мотора.
- Разгрузив и вытащив лодку на берег, Александр помог разделать несколько попавших в сетку рыбин.
- А ты нечего, умеешь рыбу разделывать.- молвила хозяйка рыбалки, когда они направились к балагану.
- Да не забыл вроде. Так ты вдвоем с братом рыбачила…
- Когда с ним, когда одна…
- Смелая.
- А чего боятся!? Чуть выше по реке Никифор с семейством, все лето рыбачил.
- А сегодня…если бы одна.
- Ну вот, не одна, – улыбнулась хозяйка - Мне вся тундра дом, в табуне, считай выросла. Да, и Чийча скоро с « передачкой » прибежит. Это моя собака, я ее с Никифором в поселок отправила. Прибежит через старое жилище, так короче. Она у нас, как почтальон.
- И зачем же, ты ее отправила?
- Ну свечку, пачку заварки и хлеба притащит. Никифор завтра будет, только ближе к вечеру по приливу. Ты ведь, знаешь, под сопкой иначе не пройти.
И действительно, через некоторое время, словно почуяв запах только что сваренной ухи, на тропу из ближайшего кедрачника, выбежала лайка белой масти с « передачкой» прилаженной на спине виде не большего рюкзачка.
- Ну, теперь будет и чем чай заварить и свет в балагане, правда Чийча – поощрив лайку кусочком нерпичьего жира, Ануан отстегнула с ее спины поклажу,- умница, умница Чийча. Тебе юколы или ухи остудить?
Скосив глаза на Александра, Чийча негромко гавкнула.
- Ага, значит все-таки юколу, хитрая ты у меня. Знаешь, что остатки от ухи и так достанутся.
После сваренной ухи и крепкого чая, хозяйка отправилась в балаган, где уже гудела жаром жестяная печь, а Александр, пока совсем не стемнело, нарубил дров из старых ольховых жердей. И когда костер вновь разгорелся пламенем, обозначив оранжевый круг на притоптанном снегу, голубевшие до этого сумерки, заметно сгустились, резко оттенив лунный диск, с первыми блестками звезд среди раздернутых облаков. И по мере того, как подступала ночная темь, вбирая в себя окружающее пространство, все более ярким становилось пламя костра, осветившее вход балагана, из которого вновь показалась молодая хозяйка.
Но на этот раз она была в расшитой орнаментом кухлянке с белой опушкой широкого ворота, чуть обнажавшего смуглые плечи. А вместо платка, что ранее, по-старушечьи покрывал до самых бровей высокий лоб, на голове красовались ленаты с длинными ниспадавшими на косы бисерными нитями. И уже не молодая женщина, а девушка с большими раскосыми глазами и бровями в разлет, подошла с бубном к костру, где сидел загрустивший Александр.
- На, подержи – просто сказала она, подавая Александру бубен, прозвеневший подвешенными колокольчиками, и отойдя к грубо сколоченному столу, где стояла чаша с заранее приготовленным содержимым, вернулась к костру.
Вытянув над костром руки с чашей, она пропела мотив из нескольких слов и вылила содержимое в центр костра. Вспыхнув, пламя слегка взметнулось, затрещало, выбрасывая искры, а в воздухе, разнесся аромат настоя трав и характерного запаха нерпичьего жира.
- Так всегда делают наши в конце рыбалки, – сказала Ануан, зардевшись лицом, толи от взгляда Александра, толи от жарко пламеневшего костра.
- Я знаю, и наши местные, так же делают, , ну может, чуть и по другому. И шаманить будешь – улыбнулся Александр, невольно вновь, засматриваясь на девушку в свете костра.
- Нет, я шаманить, не умею,- смутилась Ануан, и принимая в руки бубен и колотушку, пояснила - песню родовую буду петь. Так надо.
После двух пробных ударов в наступившей тишине послышались едва уловимые звуки вибрирующего бубна, которые, казалось, управляли пламенем, делая его, то угасавшим, то зыбко вспыхивающим, и звуки постепенно нарастали в ритмах, и в этих ритмах зазвучал, усиливаясь, голос Ануан, выводя интонациями старинный мотив без слов. И, наконец, когда на ритмы бубна отозвалось эхо ближайших сопок, Ануан оборвала пение кликом, словно это не она, а чайка, прокричала, низко пролетев над водой.
- А еще что ни – будь, можешь? – спросил Александр восхищенный интонациями красивого грудного голоса.
- Александр, а как ты сумел пройти топкую тундру!? - вопросом на вопрос, вдруг отозвалась Ануан –Никифор говорил, что по ней и зимой-то опасно проходить.
- А я и сам не знаю… Вначале вроде тропа была…а как дальше шел не помню. Помню, как в одном месте, вдруг все, как зыбью пошло. И кругом, болотная марь с черными окнами. И выбрался, как, спроси - не отвечу. Все, как во сне…
Северянка, моя северянка…
В черных косах речная синь,
В цвет осенний листвы кухлянка,
Пламенеет рябиной в стынь.
Бусы в россыпь, как росы в вечер
Оттеняют овал лица…
Твои очи и песни встречи,
Неразгаданная краса.
Северянка моя северянка…
Не взлететь на одном крыле!
Не к чему песнь весны подранку,
Коль не сбыться его весне.
Лучше ты пролети, как птица,
В танце с бубном, в размах крыла,
Так порой, мне весною снится,
Образ той, что со мной была…
Северянка моя северянка
Так назвал я ее весной
Когда ночь за зарей беглянкой
Поплыла золотой луной…
Не забыть, как сияли очи…
Когда встречно тропинкой шла.
Белой птицей - июньской ночи,
Уплывая в мои крыла…
- А ты и сейчас, как во сне. Вроде здесь и не здесь и глаза грустные.
- День, наверное, такой…грустный - отшутился Александр.
- Да нет, у тебя особая грусть, я же вижу…
- Наблюдательная. – улыбнулся Александр – А тебе сколько лет?
- Девятнадцать… но я еще, ни в кого не влюблялась.– догадалась Ануан, о том, что хотел спросить Александр – Так только, дружила с одним парнем… А ты значит, ты о невесте тоскуешь?! – предположила она и не дожидаясь ответа добавила - Знаешь, я тебе такую песню спою… Ты вроде, как невесту свою услышишь, а может и увидишь…
- Ну вот, а говорила, что не шаманка, – вновь грустно пошутил Александр.
- Да, так, чуть–чуть, бабушка научила. Ну, там, какие травы от хвори собирать, и песню свою мне оставила… у меня теперь две песни, ее, и моя...
- Тронув бубен, Ануан повела мотив, словно отдаляясь от костра, отдаляясь и увлекая мысли Александра к далеким временам речной долины, когда по берегам двух слившихся рек, стояли стойбища нымылан. И под песню без слов, что пела Ануан, возникали образы и образы рождали слова поэмы о смелом охотнике Отане Яртаги...
…Был преклонных годов Яртаги
Старый житель речной долины.
По прозванью Чаей – аппапи,
Вдохновенный жених Навины.
Оживала в словах нымылана,
Его юность в мои расспросы,
Словно видел и я яяны,
Городком, на речном откосе.
Здесь однажды тропою росной,
О любви он пропел невесте.
И в ответ над звенящим плесом,
Отозвалась Навина песней….
Звучал бубен и складывались стофы, и ничего, что песнь Ануан, вскоре сошла на нет под последние ритмы бубна. Поэма уже развивалась и жила своей жизнью, ведь Александр, не раз гостил на рыбалке Отана, что была под сопкой Муханэ, и не раз слышал от седовласого охотника, его песни и историю его молодости в той далекой старине.
- Ну, вот и вся песня – вздохнула Ануан, глядя в задумчивый, но и в просветлевший взор Александра.- но эту песню, можно долго петь…
- Да, она как ветер, поющий в ветвях кедрача…
- Значит ты ее уже слышал. – улыбнулась Ануан, - старые люди говорят, человек уходит, а песня его остается. Выходит, что и ты Вдохновенный, раз услышал,- снова вздохнула Ануан и лукаво улыбнувшись, спросила. – Может и песня у тебя есть, своя!? Спой, твоя очередь.
- Есть…но она в словах…вот как эта…
- Северянка моя северянка…начал Александр, задумчиво глядя на присевшую у костра девушку и не досказав, перешел к словам поэмы…
Веял ветер с полян брусничных
Бело розовым мелким цветом
Расцветая красой девичьей
Пела тундра, встречая лето …- сделал паузу Александр и снова перешел к другому стихотворению…
Есть такая красивая быль…
О невесте весенних ветров.
Прилетев к ней за тысячу миль,
Они пели ей песни без слов.
Выбор сделать она не смогла,
Кому в радость, кому на беду…
И в отчаиньи, вскинув крыла,
Стала Вешнею тундрой в цвету…
Слушая стихи, Ануан, невольно запела свою песню, ту песню, которую обычно нымыланские девушки поют тому, кто тронул их сердце. И эта, ее песня, словно продолжила слова первых четырех строк, из того стихотворения, что не дочитал Александр. И теперь уже он внимал ее пению, и чувства его, то наполнялись тоской, то светлой легкой грустью. И видя его затуманенные глаза Ануан, как это делают влюбленные девушки, легкой птицей вспорхнула в танец, гибкая и грациозная. И зазвенел бубен в ритмах радости, и звучал голос Ануан, в призывной песне, и руки, плавно взлетая с бубном, летели, как два лебедя под ясной луной. И не мог, не взволноваться Александр, при виде танцующей девушки. Ведь каждая интонация ее голоса, находила в нем отклик. Но не сдвинулся Александр со своего места, и не вышел, как избранник, и не приблизился в танце к девушке, не перенял бубен, чтобы ответить ритмами свой песни. И тогда, перевела Ануан свою песню в безудержный поток новых ритмов, чтобы скрыть тонкие флюиды своих чувств. И стала песня иной, и от этой песни, полыхнуло жаром сильнее, чем от костра , ввергая Александра в сумбур не растраченных чувств… но и в этот раз, уже не в песне-танце, а в танце-пляске, не пошел он с ней рядом. И тогда новой страстной песней, огласила Ануан звездную ночь, страстью, когда горят глаза не просто весельем, но страстью шальной и не обузданной, понятной, лишь, для тех, кто уже нашел во взоре иной тайный отклик…Но эту страсть, не чувств, а чувственности, уже нельзя было назвать Любовью... И поэтому Ануан прочитав в глазах Александра все ответы на свои вопросы, резко изменила ритм поющего бубна. И оборвался в на высокой ноте ее голос, так как и надо было завершить песню – диалог, девушке искавшей отклик - не слепой страсти взрослого мужчины, а чувств души и сердца…
Так что же узнала Ануан, исполнив за песней песню? Нет не развеяла она тоску Александра, тоску, что туманной завесой скрывала тайну его чувств. Но все же было в его глазах восприятие ее песни, и был задор от ее песни танца. И видела она его мучительную борьбу с самим собой, но видела и то, что не было в его мыслях дурных намерений мужчины охваченного страстью, мужчины охочего до женских ласк. И она, чувствуя некоторую вину, за то испытание, которому она подвергла Александра, вновь повела мотив своей первой песни, но уже без звучания ритмов бубна, и ей самой, как ни странно, было радостно - грустно и тревожно смотреть в глаза его светлых печалей…
Я тебя не сорву…
ни цветком, ни травинкой
ни гроздью рябины
Просто так,
без любви…
много ль чести тому,
Только взором очей,
я упьюсь красотой
твоей дивной
Словно талой воды
снеговой,
в роднике зачерпну…
Кто не знает Любви,
тот не видит,
не видит, не слышит
И не знает. Не знает,
что такое
Любви – Красота…