Мне опять, опять не спится. Слов бессвязных трескотня.
Вырвать чистую страницу наступающего дня.
Писем тонкая полоска. Берег моря. Край миров.
На рассвете сонный Бродский ходит в белом пепле слов.
Там кузнечики мороза, снег и холод – пустота.
Игловидная заноза – острый поцелуй у рта
замирает на мгновенье и – внутри пчелой гудит.
Мне отказывает зренье и ещё болит в груди.
Сутки полетели с горки в хрупких саночках резных.
Мне от слов бывает горько, как от зимней белизны.
Вот бы взять их за запястье и прижаться к ним щекой
в приступе слепого счастья, вот бы мёртвым языком
выговорить их, калеча, но ещё сильней любя,
словно, правда, станет легче засыпать здесь без тебя.
***
Тишины, как лекарства, сегодня хочу тишины.
Голубиных пространств неземной, голубой глубины.
Постоянства коньячного, сумрака, долгого дня.
Тишины, как воды, уходящей из рук, из меня.
Я устала от слов, от согласных и звуков иных.
Ничего не хочу. Тишины, тишины, тишины,
обрастающей плотью телесной, цветной немотой,
бессознательно мягкой, податливой, тёплой, густой.
Пусть на цыпочках ходят, молчат, раз-два-три, раз-два-три…
Тишина просочится сквозь тонкое сердце внутри.
Это всё, что останется после, как схлынет волна.
Теплокровная полночь и сон. Тишина, тишина…
***
Мир перевёрнут, словно шарик
стеклянный, и внутри него,
летит снежок, горит фонарик
под крышей дома моего.
В бумажном ворохе и шуме,
в лиловых сумерках, в дыму,
пока никто из нас не умер,
я память детства обниму
за плечики её худые,
за сморщенные губы, за
наивные её, святые,
зеленоватые глаза.
И в тонких иглах снежной хвои,
укрывшись меховой полой,
она отдаст своё живое,
едва заметное тепло.
***
…вот так, душа моя, вот так,
не вылезая из бумаг,
смоля по-чёрному, как топка,
я отпущу тебя – вперёд!..
где снег идёт, где снег идёт
из клееной цветной коробки,
из ломаных карандашей,
из старых ношеных вещей,
где мир – совсем ещё ничей,
и ты – ничей.