Хочу сбежать, хочу сбежать отсюда
туда, где по утрам гремит посудой
моя Тамара, где блаженный сон
прервётся в семь её сухой рукою,
и буду пить из чашки молоко я,
пока растут из полумрака лён
и память – одного земного корня.
Я так мала, мне снятся только кони
и детские качели среди лип.
Лечу, лечу над нашим старым домом
в дыму любви, цветном и невесомом,
под тонкий визг и полусонный всхлип.
Совсем седая, в синем крепдешине,
Тамара говорит о мёртвом сыне
и обо мне, пугливой, словно мать:
«Расти, расти, тянись, моя былинка…
И больше ешь, хвороба, сиротинка,
а то, смотри, чего тут обнимать?..»
И я смеюсь от странного испуга,
отталкиваю воздух, чашку, руки
жалеющие и – в дымящий сад
лечу, лечу, вчерашняя, босая,
и в белый цвет горения врезаясь,
я знаю, знаю – нет пути назад…