по свободным дням я вырезаю на деревьях круги
чтоб казалось, будто им стало чуточку больше лет
глажу, кутаю, выдуваю искристое "себя береги"
приношу прощальные булочки на прощальный обед
потому что если я говорю о смерти, это не значит, что я уже умерла
может, просто выше расти не хватает сил
и никто не баюкает, не интересуется, как дела
и не упрекнуть никого - мол, совсем совесть потерял, про меня забыл
вдоль по каждой дороге стелются нескончаемые ряды
уходящих и провожающих; последних можно всегда узнать -
они кажутся вдвое меньше, у них глаза из слюды
кто теперь будет их лелеять, кто будет их целовать?
но в стеклянном промежутке где-то между рассветом и пятью утра
вырастают из голых пустот все новые и новые мы
чтобы было кому головой тряхнуть и крикнуть - пора,
чтобы было кому спасать от внеочередной зимы
чтобы, если захочется, в любые свободные дни
можно было кого-то взять за руку и сжать из последних сил
и тебе прошепчут - ты же понимаешь, что мы не одни
и в тебя вольют - ты же знаешь, что я тебя не забыл
предрассветные иглы сбегают по телу к земле
и звончают листья, переглядываясь между собой
ночь за ночью каждый из нас стареет на сотни лет,
выливающихся в общий порывистый безнадежный вой
и когда берут тебя за руку, то кажется, что взрывается мир,
на губах вырастает оскал, но надо терпеть
ты себе лишь священник и инквизитор, себе единственный командир
ты один теперь
ты один теперь
ты один теперь