Седьмое ноября. День ветреный, пасмурный со снежной крупою бьющей по стеклам. Сегодня я вернулся с работы намного раньше и за окном еще не вечер. В порывах ветра ухает жестяная крыша, и слегка дрожат стены, от очередного шквала неудержимого ветрового потока. Ветер со стороны океана, штормовой, то чуть ослабевает, то усиливается с несмолкающим завыванием, протяжным в своих интонациях. И я влюблен в эти интонации, они не монотонны, они выразительны, как раздольная песнь, что люба и свойственна русской душе, своей необузданной свободой. Дом неимоверно старый и иногда слышится скрип балок, словно ты находишься на корабле, где скрипят мачты под напором тугого ветра рвущего паруса…
И так, мой дом - корабль снова в плавании. И невольно вспоминаются строчки…
Разверзлись вдруг хляби небесные.
И катер… то вверх, то вниз,
Волною бросает над бездною,
Подводный готовя сюрприз.
Мыса не видно со скалами,
Сплошною завесою мгла.
Не помочь ни какими авралами,
Не помочь… вот такие дела.
Капитан, улыбаясь, щурился:
Ну, что «кореш», не сдрейфил? - Нет!
Значит баста! Моряк! Не курица…
Тебе сколько? - Пятнадцать лет.
И мне было в войну пятнадцать…
Вот на фронт и удрал. Герой!
А как стали снаряды рваться,
В раз, не стала война игрой!
Но, не сдрейфил! И честь - по чести.
До Берлина дошел с полком.
Катерок – то наш, танк! Не из жести.
Мыс проскочим, и в устья войдем…
Деловито, спокойно, крепко.
У штурвала стоял капитан.
До ушей в капитанской кепке,
Был спокоен, вполне пацан.
Катер постепенно выходил из прямой штормовой зоны. Да и внезапный ураганный ветер уже и сам поворачивал в сторону, ослабевая в своих порывах. Постепенно отступала и свинцовая мгла, но на смену ей уже сгущались вечерние сумерки.
И катер вошел в устья, уже встреченный фарами тракторов и дальними огнями электростанции, и еще более дальними чуть мерцавшими огоньками РКЗ. В поселке света не было. Обычная история в штормовую погоду. Как всегда провода на многих столбах пообрывало, в первые часы, штормового напора.
. И каких только сцен встречи, Александр не рисовал в своем воображении, до того момента, как катер пришвартовался к барже стоявшей на вечном приколе у пирса. Но была ночь и только на утро он сошел на берег, имея в своем распоряжении не более часа. Дом отыскался быстро, но по - всему было видно, что в доме никого нет, и лишь из соседней калитки показалась любопытствующая девчонка с веснушками и рыжей челкой.
- А они все с самого утра на рыбоконсервном заводе и моя мама. Ведь путина же…-сообщила она на вопрос Александра.
Что ж, встречи не вышло. Зато он узнал, как выглядит ее дом. И этот дом, ему снился, до той поры, пока они вновь встретились на крыльце школы. Снился, повторяясь всеми сценами, что он на воображал в этом своем путешествии, которое совершил в лето, еще до начала занятий восьмого класса. Выпускного, последнего школьного года. Года пролетевшего быстро и незаметно. Оставалось только сдать выпускные экзамены. Но да ведь надо было учить билеты. А так хотелось пробежаться вдвоем по отливу, несмотря что по сопкам еще лежит снег, и что река еще не вскрылась, освобождаясь от пожелтевшего льда. Но так что, зато можно по ней перебраться на другую сторону и уйти к скалистому мысу, и забраться на самый верх, где давно протаяли поляны с пьяной шикшей и брусникой…
Твоих ланит румянцем,
Заря горит над сопкой
По ягелю и стланцу
Бредем мы росной тропкой
Коснулись наши губы,
Неопытно по – детски,
Ни нежно и не грубо
И отстранились резко…
Твоих ланит румянцем
Зоря горит над сопкой
По ягелю и стланцу
Бредем мы росной тропкой
Ты с головой склоненной
А я во след - с поникшей-
Всё воздух, опьяненный
Брусникою и шикшей…
Да это было предыдущей весной…А в эту весну , в солнечный день, за два дня до первого экзамена весь класс веселой гурьбой отправился к этому мысу, и даже взяли с собою учебники и билеты, впрочем и волейбольный мяч…Но там, на верху мыса, на плоскогорье, до учебников ли было!? И как не пыталась классная руководительница «организовать подготовку», вскоре и сама включилась в затеянную игру, а потом был костер с печеной картошкой, с чаем…а затем шикша и брусника повлекла выпускных школяров по полянам и разбрелись они по двое, по трое, как куропатки по весне в веселой перекличке, у кого ягода крупнее и вкуснее… А потом снова собрались к костру. И с чего это началось, может и впрямь шикша была пьяной, или, от того, что у всех, лица были перепачканы брусничным соком?! И, кажется, Александр, да, конечно же, он первым взял и подрисовал себе углем чернющие гусарские усы, добавив всем смеха. И тут началось: кому усы Тараса Бульбы, кому Чатского, а кому усики и бородку Донкихота, и Александр подрисовывал одному, другому, в том числе и девчонкам в задоре под общий смех. И последней подошла Она. И вновь глаза их встретились, так что на минуту они забыли обо всем и очнулись под громкий разом брызнувший смех. И еще бы не рассмеяться, глядя на завороженного черноусого гусара и его даму с брусничными разводами по щекам и с чуть приоткрытыми брусничными губами. Смех смехом, а у Александра, почему-то, чуть слегка, задрожали руки, и он очень долго выводил элегантные усики на ее лице, сам же, напрочь, залился краской.
Дети и взрослые, но, наверное, еще пока больше дети, по крайней мере в этот день, они, как дети, вдоволь набегались и наигрались по «школярному» сосем забыв про статус старшеклассников. И как есть, «ошалелые» и испачканные, отправились в обратный путь, чтобы выйти к прибою, и успеть пройти, заливаемый по приливу галечник…