Сага первой любви 3
5 ноября. Вечер. За окном погода… зима - не зима. И по дорогам сплошное месиво, что-то среднее между снегом и стылой водой. Пока добрался до мастерской, порядком вымок и промочил ноги. На часах 21.30. Включил комп… Открыл авторскую страницу. Читателей не густо. Впрочем, вопрос не в количестве читателей. Вопрос в одном, единственном, дорогом мне человеке, в желанной гостье, которая однажды возможно заглянет на мою авторскую страницу. И этот вопрос - единственно важный…Читая очередную страницу она, непременно начнет узнавать и вспоминать все то, что нас связывало когда-то. И кто знает, может она решится откликнуться…и это наше новое общение через столько лет, ни кого не затронет из ее близких и ни кому не навредит… именно поэтому я выбрал, столь странный способ найти ту с которой связанны дни юности…
Могу ли я вторгаться в ее жизнь? Нет! Но разве невозможно наше общение, хотя бы и таким образом!? Может, она уже сегодня читает эти строки и может быть вспомнит, к примеру, фрагмент моего куртуазного стишка из далекого детства …
Раз два три четыре десять
С незатейливостью фраз
Мы играли под навесом
Там где старенький лабаз…
Раз два три четыре десять…- приостановил бег пальцев по клавишам Александр, вспоминая маленькую шалунью с карими глазами…Раз, два, три четыре десять…каких только не было игр, фантазий и шалостей той начальной школьной поры, когда гурьбой после школы отправлялись, то к причалу с лодками и баркасами. То на мыс через протоку по длинному узкому мостику, где стояли кунгасы, склады и высокие вешала с рыбацкими сетями, в которые раскачивал и раздувал приливной ветер с моря. То убегали в тундру в ее просторы с зарослями кедрача и полянами вызревших ягод шикши. И было просто и весело в этих незатейливых прогулках с играми, с простыми детскими радостями и огорчениями, с огорчениями, которые быстро забывались…
Но не забывались для Александра Рубенса даже совсем мимолетные проявления, некой особой симпатии между ним и этой девочкой, которая однажды появилась в его классе.
Хрупкая и грациозная в своей хрупкости, она сразу привлекла его внимание, но особенно ее карие глаза, слегка вытянутые к вискам, широко распахнутые и лучистые, в обрамлении густых черных ресниц.
Была уже середина сентября, звонкой, северной осени, той осени, начало которой наполнило его мысли тревожными ожиданиями, чего–то необычного, нового и еще не познанного треволнениями мальчишеской души. И вот теперь с появлением этой девчонки, с возникновением флюид неосознаваемого внимания к ней, Александр словно очнулся от своих снов и первые строки, которые он записал в свой тайный дневник, были строки о ней…
Она такая…у нее такие глаза, они такие карие - карие, что мне кажется, что они синие как небо…и с ней весело болтать хоть о чем…
И еще немного позже он записал следующее: вчера на отливе, я нарочно споткнулся и упал, порядком перепачкавшись в мокром иле. И она так смеялась. И было так хорошо от ее смеха. И мама так же смеется и моя младшая сестренка и вообще все, все-все хорошие люди…
Пробуждение первого невинного чувства, еще нельзя было назвать даже платонической любовью, потому как это чувство, более взрослое, осознанное. Но это было уже и не просто симпатией в общении, и уж тем более не просто дружбой с общими интересами. Это было нечто большее и это большее, возрастало, выделяя их, друг, для друга, в среде школяров, в реалиях каждого дня. И особенно после того дня, когда он, совсем, совсем иначе, увидел ее, девчонку, бегущую ему встречно по зеркальному отливу лагуны, бегущую и танцующую под солнечными лучами с раскинутыми в стороны и вверх руками, летящую словно птица…
Так с чем же можно сравнить это неожиданное новое чувство мальчики!? Его восторг и восхищение видением красоты, явленной ему в образе хрупкой девчонки. Может быть с чувством восторга первого дня, первого снега!? Или с днем весны в ликующих трелях синиц и жаворонков над протаявшими полянами, или с искрометной осенней росой или с их необузданным весельем под теплым солнечным дождем…
Нет …
Ты не бежала, кружа по отливу,
Ты птицей летела на крыльях из света,
И в оклике встречном, была ты счастливой,
Во мне возрождая, мальчишку-поэта…
Глаза, лишь прикрою, и снова кружится
Девочка в платьице - легкая птица!
Так ты отражалась над гладью зеркальной,
Где небо лазурью, наплывом в накатах,
Звучало пластинкой в аккорд музыкальный,
Волны набегавшей стаккато, легато…
Глаза, лишь прикрою, и снова кружится,
Девочка, девушка Белая птица…..
Приходили и уходили зимы, осени и весны, а летняя пора наполнялась легкой грустью, потому как, в каждое наступавшее лето, интернатских детей отправляли к родителям, развозили по ближним небольшим рыбацким поселкам. И с каждым разлучным летом таяли, уходили в прошлое, наивные детские игры и восторги, неожиданные капризы и ее лукавые обиды, «понарошку», например, как тогда, когда он запустил в нее снежком. Или, как тогда, когда они катаясь, съехались на лыжне и оба упали в снег… Взрослела она и взрослел Александр. И однажды наступила минута, когда он близко-близко заглянул ей в глаза и в этом их встречном взоре, вдруг все-все изменилось вокруг: звуки и краски, и очертания, словно раздвинулись горизонты, и изменилось пространство вокруг них. И оба вдруг залились румянцем щек в чувстве невинной стыдливости, от иного непонятного и неосознанного в словах волнения сердец.
И словно некая еще неразгаданная тайна связала их сердца. И вместе с этой тайной пришло чувство некоторой, порой спонтанно возникавшей стеснительности…
И была необъяснимо странной безудержная порой веселость, когда они были в обществе своих одноклассников, и в тоже время, казалось, не замечали их, так как только друг друга и видели. И наоборот испытывали чувство неловкости, когда оставались наедине, и как бы боялись взглянуть друг другу в глаза. И потом позже, впервые на школьных танцах, когда он шел пригласить ее на танец, но вдруг смутился и пригласил другую девчонку, а она, его « тайна», она, пошла, танцевать с другим, тогда впервые в их отношениях, возникла непрошенная обида. Обида не «понарошку», как раньше, и эта обида была одна, общая на двоих. И была грусть и первая ревность уже не мальчика, но юноши.
Да, и он, и она повзрослели, но в этой их юности они все еще не были по настоящему взрослыми и еще не пришла пора признаний…Но в тайне, в своих стихах Александр писал обо всем, что чувствовал и хотел сказать...
Как могу, я руки коснуться,
Как смогу заглянуть в глаза,
Когда чувства словами рвутся,
Словно птицы полет в небеса.
Мне сказать - не сказать об этом,
Я в молчании нем с тобой.
Не боюсь я, поверь, наветов,
И напрасной насмешки злой.
Я тебя берегу, как Тайну,
Чтобы нашу Весну сберечь,
От беды, когда так, случайно,
В спину брошена, пошло речь.
Чувств не выдам, ведь знаю, знаю…
Только мне предназначен взор,
Тот, что в тайне от всех встречаю
В молчаливый наш, уговор…
В наш молчанием уговор…
В том поселке, в котором жил Александр восьмой класс был выпускным. И восьмиклассникам уже разрешалась посещать вечерние танцы по субботам, что проводились в клубе. Но разрешалось только до девяти вечера. И по вечерам после девяти можно было видеть гуляющие пары друживших между собой, повзрослевших мальчишек и девчонок.
Рыжей лайкою веселой,
Месяц выбежал на сопку,
По сугробам от поселка,
Протянулась наша тропка.
Вот прошли причал минуя…
Ах, кому какое дело!
В эту оттепель ночную,
Нам весна гулять велела…
Гуляли вдоль поселка до причала и обратно, а порой переходили речку до строений рыбокомбината, и далее выходили к ледовым торосам, где шумел прибой…
И в эту их последнюю в поселке весну, были и прогулки, и разговоры, и стихи…разве что не было открытого признания в чувствах, как это закономерно случается между молодыми людьми. Но так все же, и он, и она были еще только восьмиклассниками, и значит еще не совсем взрослыми.
Но ведь были стихи, смешные и серьезные…И стихи про нее и Весну и Она видела, и воспринимала его чувства и этого было достаточно, чтобы понять его серьезное к ней отношение. Да и нужны ли слова, если глаза говорили все… Да и мог ли он прямо выразить свои чувства, интуитивно осознавая, что и она, и большей мере, чем он, не спешила услышать слова откровенного взаимного признания.
И потому им было достаточно воспринимать взором флюиды встречного чувства во всей полноте дыхания встревожившей их Весны…