Тоска. Когда птица разодранным клювом не пытается скрыть своего одиночества,
а рыхлит землю у твоего порога и находит в ней мёртвые зёрна, брошенные прошлой весной.
Тогда утро дарило вязаные шарфы, а вечер колол шерстяными носками: каждую ночь в новой паре
кутаешься в одеяло, если не бежишь по улицам за силуэтом уходящего, но возвращающего память.
Так смотришь вслед уходящему кораблю, а он машет тебе полосатым платком суеверия,
увлекая невольных пассажиров в свои дорогостоящие каюты, тесня их трюмами и тамбурами,
столовыми, кухнями и палубными шезлонгами, если за бортом солнечно, если сошлись с фарватером.
В противном случае есть возможность изменить трезвости с бутылкой морского солёного рома (без вольности:
на каждого пассажира - полбанки для смертельной готовности) и страницей с растекшимся именем, отчеством,
адресом, социальным статусом и единственным желанием остаться в живых, не в мёртвых, не увидеть себя на дне,
в глубине, толщине безвоздушного кокона, инородным двуногим среди плавников и щупалец.
Так смотришь вслед уходящему кораблю, теряешь из виду его предполагаемую мачту и утираешь слезу,
отворачиваясь и надеясь не встретить по дороге соседку, которая обязательно скажет, что там, внизу, уже потирают руки,
а вверху руки разводят, а ещё о посылках в бутылках с именем, отчеством, адресом, социальным статусом и чем-то ещё...