Ты знаешь, я часто несу околесицу,
Но ты мне поверь, что сегодня не бред,
Там в парке, между мостами и лестницей,
Повесился человек.
В том парке, где утки так мелко плавают,
Как на базаре торгующий сброд,
Висел он картиной, еще не исправленной,
И тихо пугал проходящий народ.
Он в пасмурный день, не ахти как погожий,
Ни в медный не ставя жизнь свою грош,
Вышел из комнаты, смерть свою славя,
Пошел по дороге, на смерть же похож.
Он шел тротуаром, кладбИщами, барами,
То выходя из себя, то смеясь,
Ведя наблюденье за сладкими парами,
Даже в подметки им не годясь.
Знаешь, я часто несу ахинею,
Но ты мне поверь, что сегодня не бред,
Там в парке, между дурными деревьями,
Повесился человек.
Он был доведен до каления белого
Делами, шедшими вкривь и вкось,
Еще он любил, но дороги с любимою
Шли почему-то извечно врозь.
И вот, устав от всего сумасшествия,
От острых шипов невиданных роз,
Поставил к концу тротуарного шествия
Решить о жизни и смерти вопрос.
Я знаю, ты часто считаешь условно,
Что всем словам моим грош цена,
Но все же послушай,
Сегодня послушай,
О чем хорошо я так осведомлена.
Там, в парке, где утром гуляют дети,
Так беззаботно считая ворон.
Возле старой продрогшей аптеки
Висит, еще больше продрогнув,
ОН.
Ты диву даешься, об этом услышав?
Глаза твои лезут на самый лоб?
Он был вне себя, он нос свой повесил,
А позже и сам повеситься смог.
А ведь когда-то он был любимым,
Ходил, влюблялся, стихи писал,
И кем-то когда-то он звался милым,
На небе седьмом обитал.
Он рвал и метал, если несправедливость,
Над справедливостью верх брала.
И никогда он чужим умом нЕ жил
И не работал спустя рукава.
Он не был ни франтом, ни сошкою мелкой,
Козлом отпущения не бывал,
Он жил, как живут все –
Плясал от печки, Америк, как водится, не открывал.
Ты, может быть, скажешь: ни рыба, ни мясо,
А может быть, вспомнишь его добром.
Но знай, что я в первом с тобой не согласна –
Он не был ни рыбой, он не был ни мясом,
Скорее, он был дураком.
Ему бы, придурку, воспрянуть духом,
Настроить кучу воздушных замков,
А он плясал под чужую дудку,
Под дудку смерти, как мы под завтра.
Ему бы по жизни лететь на крыльях,
Ему бы быть на верху блаженства,
Ан нет! – он качался, веревку намылив,
Признав свою смерть бытия совершенством.
Нет, я конечно же, с ним согласна,
Что все на свете – возня мышиная,
Но разве – вздернуться лучший способ?!
Кажется, лучше попасть под машину.
Но будучи птицей полета высокого,
Он и в предсмертии ринулся в небо,
Хоть ненамного, да оторваться
От этой земли, от ее пределов.
Знаешь, мы были с ним очень похожи,
Ну просто пара – два сапога.
Теперь я одна, словно села в калошу,
И никому-никому не нужна.
Нет больше глаз его, чистых и добрых,
Нет его рук – больших золотых.
Этого нет. Я навеки запомню,
Как это все меж деревьев висит.
Ты знаешь, я часто несу околесицу,
Но ты мне поверь, что сегодня не бред,
Там, в парке, между мостами и лестницей,
Повесился человек.