Он вроде бы всхлипнул, и виола пронзительно запричитала, заплакала в его руках, а через миг в её стенания вплёлся неожиданно сиплый голос того, кого привыкли считать Отцом Веселья.
Мурф пел что-то страшное и непонятное: о небывалых снегах; о ветрах, которые плачут, будто хворые дети; об отвратительных серых птицах, способных питаться лишь мертвечиной; об умершей правде и глупой людской покорности… Впрочем, он успел пропеть немногое.
Можно лишь догадываться, чего ждали от певца стоящие на помосте; а вот что он обманул ожидания серых и Мудрых – это уж без сомнения. За Мурфовой спиной поднялся ропот; видно было, как Предстоятель пытался мешать певцу, а Мурф, не переставая петь, ударил его локтем в лицо… И тут же то ли на помосте, то ли где-то в толпе раздался истошный повелительный выкрик, что-то сухо щёлкнуло, будто гибким прутом с маху хлестнули по натянутой коже, и песня оборвалась… Звонко ойкнула упавшая виола, ударился о бревенчатый настил затылок Отца Веселья…
Ф. Чешко, На берегах тумана
Ты шагаешь на сцену под взглядом внимательных глаз,
Громкий шёпот толпы разгоняя движеньем руки –
И стучится в груди бессловесная музыка фраз,
И безмолвной угрозой застыли поодаль стрелки.
Сотни прожитых судеб как сотни озвученных снов,
Сотни сброшенных масок как сотни отмеренных лиг –
И мелодия сердца в узорах возвышенных слов,
Приглушённая лестью и ядом придворных интриг.
Чёрно-белая вязь благородных и пошлых личин,
Подменившая душу в угоду горсти серебра,
Окунувшая совесть в болото иных величин,
Непохожих на те, что вели за собою вчера.
Ты оставил в былом бесконечный рисунок дорог
И, казалось, достиг всех желаемых благ и высот,
Но унизил талант, поднимаясь на новый порог,
Выше пламени сердца поставив холодный расчёт.
Ты забыл о скитаньях, стал сыт, и надменен, и горд,
Растворяя свой голос в бесчисленных криках других,
И призванье певца променял на спокойный комфорт,
На притворство и ложь – золотую ливрею слуги.
Ты забыл о служеньи толпе и привык унижать,
Озлобляясь на тех, кто сумел сохранить свою суть,
Кто напомнил тебе, что у сердца есть право решать,
Выбирая из сотен тропинок пожизненный путь.
Что у каждого в жизни бывает решительный миг,
Когда нужно шагнуть на подмостки, не пряча лица,
И железом струны поддержать зародившийся крик –
И под взглядом небес оставаться собой до конца.
Что в размеренном слоге и строках цветистых баллад
Есть свой внутренний долг и узор смысловой глубины,
Что сберечь свой талант – тяжелей и достойней стократ,
Чем растратить без пользы дары, что с рожденья даны.
Ты шагаешь на сцену – струна замерла под рукой,
Под ногами помост, и толпа начинает кричать.
Что важней для певца: быть собой? уваженье? покой?
Выбирай – и потом расскажи…
…если сможешь смолчать.
(17 октября 2008 года)