И эта женщина наверно сумасшедшая, сквозь пыль смотрящая почти как настоящая и этот памятник влюблён в неё без памяти без сердца бронзового с белой розой в петлице вогнутой ногой обутой в берцы,
И это дерево что летом клён наверное, зимой метёлкой ветки топорщит человекам хвалясь своей древесной наготой, и даже не считая это непристойным, он был тогда не с той, он был всего лишь гостем, но под вогнутой петлицей он мог бы похвалиться той же пустотой, как мимо идущие лица, он памятник воздвиг, он памятником был, купил себе сундук, лицо и шляпу, он был героем в мире игр, но так прекрасен этот мир, настолько он хорош, и памятник случайно проронил всего лишь слово, которое не слышали они, привыкшие ходить на всём готовом, а роза кажется жива и в этом нету смысла, а виновата чья-то сильная нога и та дыра в петлице, что проломили каблуком от стёртой берцы, а роза белая потом, ты стала бы го холодным сердцем.
А листья падают, деревья под одну гребёнку брея в том самом пионерском парке на аллеях, и ходит нянечка с ребёнком, собачонка с хозяйкой на коротком поводке, и два не очень-то богатых гражданина по водке взяли в бело-розовом ларьке, в котором женщина, как в сердце белорозовом, даёт монетки всем на сдачу и портвейн. «Ах эта женщина – увижу и всё брошу я -бежать за ней, идти за ней, уснуть у ней на маленькой груди, дышать духами и колоть ей ушко розовым шипом», так думал памятник, простой советский памятник в провинциальном парке в самом центре стоя.