Утром долгожданного воскресения я собираюсь в храм, как и положено благочестивому христианину. Жена, не оправившаяся от операции, остается дома. Вернувшись после службы, я с удовольствием насыщаюсь любовно приготовленным обедом и ложусь на часок вздремнуть.
Жена гладит белье, но сидя не получается, и ей приходится работать утюгом стоя, хотя еще быстро устает. Однажды в магазине я увидел западную гладильную машину и долго уговаривал половину пополнить ей наше хозяйство, но, несмотря на непомерную цену, машина способна гладить только что-то ровное, к примеру, простыни. К тому же, саму простыню надо постоянно проталкивать в нутро механизма; никакой экономии сил и времени не получалось.
Проснувшись посвежевшим, пошел с женой на Серафимовское кладбище сажать на могилах родителей цветы. И опять ей приходится нагибаться, чтобы правильно утвердить растения в почве: после моих посадок почему-то все вянет.
Возвращаясь домой, мы заходим в магазин и покупаем длинный прикроватный ковер взамен увезенного на дачу. Теперь надо нашить на его край крючки, чтобы повесить на стену. Сами понимаете, я лишь помогаю продвигать его вперед по столу, а жена с трудом протыкает иголкой жесткую подкладку синтетики. И три раза не совпадали отверстия с крючками; приходилось перешивать; терпение она проявила ангельское.
Забыл сказать, что, пока я спал, супруга умудрилась приготовить вкусный ужин; для меня вообще загадка, как она успевает делать столько дел за день. Будь я большим начальником, я бы газовые плиты устанавливал прямо в спальне: сколько километров по коридору туда-сюда было бы сэкономлено! Но это горькая шутка.
Памятник
Памятники министрам и самодержцам.
Памятники философам и поэтам.
Памятники прославленным генералам
и неизвестные памятники солдатам.
Бронзовая и мраморная держава.
Каменное, застывшее государство.
Нету нехватки в памятниках, и все же
новый сегодня памятник открываю.
Между бараков, бань и высотных зданий,
между пивной и башнею телецентра
высится величаво на пьедестале,
в небо упершись, газовая конфорка.
Два часовых стоят у ее подножья,
напоминая нам о путях прогресса:
дед ее – старый воин в медалях – примус,
бабка ее сварливая – керосинка.
Вы догадались правильно, перед вами –
памятник неизвестной домохозяйке.
Царство за царством рушится. Полыхает
вечный огонь над газовою конфоркой.
Юрий Левитанский
Еще вспомнил: уже с утра в ванной шумела стиральная машина - пока жена гладила и занималась готовкой, белье проходило процесс очищения. Еще она просила меня пропылесосить квартиру, но как я ни собирался с духом, духа все же в этот день не хватило. Зато я успел просмотреть гору принесенных из библиотеки журналов, пару часов пробыть в интернете, сделать несколько важнейших телефонных звонков, отправить неотложные письма по электронной почте. А в это самое время
Моя любимая стирала
Ходили плечи у нее.
Худые руки простирала,
Сырое вешая белье.
Искала крохотный обмылок,
А он был у нее в руках.
Как жалок был ее затылок
В смешных и нежных завитках!
Моя любимая стирала.
Чтоб пеной лба не замарать,
Неловко, локтем убирала
На лоб спустившуюся прядь.
То плечи опустив, родная,
Смотрела в забытьи в окно,
То пела тоненько, не зная,
Что я слежу за ней давно.
Заката древние красоты
Стояли в глубине окна.
От мыла, щелока и соды
В досаде щурилась она.
Прекрасней нет на целом свете, -
Все города пройди подряд! –
Чем руки худенькие эти,
Чем грустный, грустный этот взгляд!
Евгений Винокуров
Вы обратили внимание, читатель, насколько наблюдательны мужчины? Любую мелочь отметят они в любимой и даже талантливо отразят в стихах и прозе. Сколько времени наблюдал за женой Евгений Михайлович? – «Слежу за ней давно», - признается поэт. Но даже намека на желание помочь не возникает у него – настолько красиво делает женщина, казалось бы, тяжелую и грязную домашнюю работу.
Восхищает поэта и «грустный, грустный этот взгляд». А почему он грустный, спросите вы. И я за всех мужчин отвечу: да не помогаем мы нашим женам в их нелегком труде, высокомерно считая – так Бог управил. В десять вечера я укладываюсь спать, а за стеной еще долго не гаснет свет…
Муж, теперь отвечай, как на духу: что полезного ты сделал в выходной день, чтобы облегчить жизнь своей половине? Написал эту «былинку», да автомобиль на ремонт отвозил, - любим мы наших благоверных, однако. И это все?.. А потом мы с досадой удивляемся, когда наши жены что-то болеть стали часто. С чего бы это?..
Я вижу твои страданья,
И мне самому тяжело.
Я сам обратил вниманье,
Что я причиняю зло.
Возьми и свяжи мне руки
И рот мне зажми. Замолчу.
Ведь я ни страданья, ни муки
Тебе причинить не хочу.
И свяжешь ты руки, но только
Не мне, а себе навсегда.
А зла причинить я нисколько
Тебе не хотел никогда.
Леонид Мартынов
«Приобретающий жену полагает начало стяжанию, приобретает соответственного ему помощника, опору спокойствия его. Где нет ограды, там расхитится имение; а у кого нет жены, тот будет вздыхать скитаясь.(Сир.36,26,27).
«ВСЕ ЛИ ИЗМЕРЯЕТСЯ РУБЛЕМ?»
Нагруженный томами поэзии, я возвращался из районной библиотеки. Худенькая полустарушка неспешно проверяла мусорную урну. Я освободил руки и протянул нищей 10 рублей. «Я собираю бутылки», - без возмущения сказала она и денег не взяла. Я поднял ношу и двинулся домой в недоумении: раз старушка собирает бутылки – значит, она нуждается в деньгах. Тогда почему она не взяла у меня?
Я знаю, почему у меня порой жертва оставалась в руке: или выражение лица становилось неприветливым, или предложение помощи было сказано недружелюбным тоном. Но здесь? Я искренне пожалел женщину, и сумма так себе; почему же она не взяла? И это не первый случай со мной, когда, по всему видно, бедные люди отказывались от денег. Ответ напрашивался один: женщина оказалась в нищете физической, но попрошайничать или брать подачку не могла – не нужна ей моя унизительная десятка, уж лучше бутылки собирать. Вот оно, достоинство человеческое! В Америке, рассказывают, не принято предлагать деньги даже лучшему другу; попросит сам – дело другое. Но мы не Америка…
А я теперь, прежде чем подать от щедрот своих, тоже подумать должен, не унижу ли человека?..
В Москве мы, ребятня голопузая, в начале 50-х даже у солдатиков клянчили 15 "сталинских" копеек «на телефон», а собирали на мороженое. И ведь давали, и мы наслаждались – путем маленького вранья - лучшим лакомством в мире – молочным брикетом за 90 копеек, самым дешевым. Добрее люди были, что ли? Ведь небогато после войны жили.
С пацанами брожу по базару – ищем то, что похуже лежит. Сапогов залежалую пару продает молодой инвалид. Непонятно зачем улыбаясь, говорит, что пришел без ноги, что давно, от жены отличаясь, верно ждали его сапоги. Может, пьян? Прислонился к забору. Я ему устоять помогу… - Видно, парень, привыкну нескоро, что, как раньше, ходить не могу. Отбивал в них такую чечетку! А теперь, чтоб купили, проси… А-а, пошлем покупателей к черту! Забирай сапоги и носи! Изяслав Котляров.
Любил я, девятилетний школяр, ходить в гости к дяде Коле, который жил с женой в подвале нашей двухэтажки; приносил им свои любимые книжки детские почитать, они меня фруктовым чаем поили, а я потом маму умолял купить такой же; не было разумения, что дядя Коля с женой чай этот пьют от бедности – на настоящий пенсии не хватало. Терпели они меня и виду не подавали, что не ко времени гость, а я в который раз просил хозяина рассказать, как ему на войне пятку оторвало и как друзья-солдаты ее похоронили.
Не было человека в доме, которого бы я не знал и в гостях не был. А уж телевизор (с линзой, заполненной глицерином для большего увеличения) смотреть по воскресеньям ходили к соседям и вовсе без спросу, а ведь не гнали! Нет, что-то сдвинулось в сознании у людей, другими мы стали, души на замочки позакрывали, а ключики в потайное место спрятали, да и забыли, куда…
Все, что ли, измеряется рублем?
До чего ж просты, пещерны цели.
Вот уже и песен не поем
За столом, а ведь недавно пели.
Даже прощелыга или мот
Маются какой-то думой лютой.
Ну не улыбается народ,
Хоть осыпь, засыпь его валютой!
Друг на друга все – как на врага.
Не дороги ищем, а лазейки.
Вот такая жизнь наверняка
И не стоит, братцы, ни копейки.
Значит, что-то вновь пойдет на слом,
Есть предел душевной этой пытке.
… Как же мы без песни за столом?
Без улыбки у родной калитки?
Николай Рачков, СПб
О, ЭТА МАЛЕНЬКАЯ ЛЖИНКА
Как же так, Господи? Я еще от сонмища взрослых грехов избавиться не сумел, а Ты на свет Божий выносишь грешки босоногого детства. Мне тогда и семи лет не было, когда этот мелкий по всем меркам - нет, не могу даже грехом его назвать – случай со мной случился. Да что я такого сделал? Это ведь до школы было, я белобрысым сопляком был, мы ватагой даже купались голышом без разбора – мальчишки там или девчонки.
А так как плавать я еще не умел, покупала мне мама в аптеке такие оранжевые надувные круги; это потом я узнал, что их подкладывают лежачим больным от пролежней, а тогда я ловко влезал в дыру и плавал, и крутился в воде до одури.
Но однажды мой оранжевый друг испустил дух – иными словами, где-то я его проколол нечаянно. И мама дала мне пять рублей, еще сталинской солидной бумажкой, чтобы я заплатил сапожнику. Он уже поставил аккуратную заплатку на мой спасательный круг, и я обещал тут же принести деньги. Но не принес. Сейчас и не вспомнить, почему: то ли уговорили купить мороженого, то ли на другое детское развлечение – деньги-то для малышни немалые. Одним словом, не сдержал я слова и первое время обходил будку сапожника стороной – боялся, что взрослый дядя потребует долг вернуть. Но через пару дней все как-то забылось, и мы опять шумно веселились в воде речушки, и круг держал меня на воде, как новый.
ЛЖИНКА
Как часто люди лгут друг другу.
Стерпелись. Просто лгут. Без зла.
Но любит ложь ходить по кругу,
И оттого она кругла.
Обкатан черный колобочек.
Его попробуй ухвати.
Он между душ. Он между строчек.
Он знает всякие пути.
Ему, что горка, что ложбинка –
Любые тропки хороши…
О, эта маленькая лжинка.
О, эта оспинка души.
Сергей Островой
С тех пор я здорово повзрослел, а если честно, подступила старость. Я столько грязи повытаскивал на исповедях, что потихоньку душе становится легче сосуществовать с бренным телом, и порой я испытываю краткое состояние некой гармонии и покоя – пока не выйдет наружу очередной грех.
Мы не меняемся совсем.
Мы те же, что и в детстве раннем.
Мы лишь живем. И только тем
Кору грубеющую раним.
Живем взахлеб, живем вовсю,
Не зная, где поставим точку.
И всё хоронимся в свою
Ветшающую оболочку.
Давид Самойлов
И вдруг эта давне-синяя, с мою взрослую ладонь, пятерка! Я отшвырнул ее прочь как нечто несущественное, но детский обман забываться не хотел. Больше того, этот неразумный поступок я и в грехи-то записывать не хотел – да таких грехов у каждого хоть пруд пруди… Но она извела душу мою до невозможности, несчастная эта пятерка… Я и заплатку из красной резины вспомнил, и аккуратно зачищенные рашпилем края, а порой кажется, что и лицо сапожника появляется на мгновенье.
Да что же это, Господи? Разве могу я припомнить все, сделанное неладно в своей жизни? Ах, Ты мне поможешь? Тогда я согласен, с Твоей-то помощью. А священник не будет смеяться? Получается, что вся жизнь моя состоит из одних грехов; а как они вылезут все вместе… Ты уж пожалей меня, Господи: Сам видишь, что я даже с резиновой заплаткой не могу сладить.
Пойду завтра каяться.
Мы выжили. И нынче смотрим строго на путь, что мы в безбожии прошли. Враги у нас отнять сумели Бога, но нас отнять у Бога – не смогли! Владимир Фирсов