В школе меня раздражали высказывания типа «автор в своем произведении хотел показать…» или « поэт стремится открыть читателю…» Фразы раздражали тем, что оставалось совершенно не ясно, откуда литературный критик знает, что именно хотел сказать нам автор. Тот же «наше тоже практически всё» Михал Юрич писал о тучках небесных, вечных странниках, так сказать, а нам вбивали в голову, что в аллегорической форме поэт повествует о себе. Может, так оно и было, а может, и вовсе нет. Всегда была убеждена, что только сам автор знает, что он хотел сказать. А интерпретации – дело опасное.
А тут случай подвернулся… Нет-нет-нет! Я себя, убогую, ни в коем случае с Михал Юричем или там Николай Лексеичем либо с кем еще равнять не могу, да вот бес попутал стихотвореньице на главную выставить и несколько рецек схлопотать. А среди них – призыв: а расскажите-ка нам, Наташа, что именно Вы имели в виду в своих виршах недостойных, о чем таком туманном намекаете, зачем морочите голову честному читателю, которому не дела до авторского замысла, но уж очень «хочется дойти до самой сути». И вот тогда вдохнула я побольше воздуха, выдохнула и решилась исправить ошибку да поведать о том, что думалось-писалось и что в результате получилось. А заодно покаяться в содеянном и повиниться в несотворенном.
С другой стороны, если я сейчас все расскажу как на духу, то лишу читателя возможности увидеть что-то свое, заставлю его ходить в шорах и глядеть только в ту сторону, в каковую его поворотит автор.
Более того, боюсь, что некоторые отдельные детали будут ясны некоторым отдельным читателям, поскольку содержат отсылки к некоторым фразам и событиям, имевшим место быть и творчески автором переработанным. Хотя именно эти творчески переработанные детали не должны становиться основополагающими в анализе чувствс и позиции автора либо его лирического героя, поскольку могут быть поняты непосвященными в подробности иначе, что нисколько не будет противоречить замыслу автора. Более того, автор будет крайне признателен тем читателям, которые не будут буквально воспринимать написанное в тщетных попытках проникнуть в тайный смысл, а по-своему сумеют увидеть и прояснить для себя то, что было изречено.
А посему автор будет признателен критикам и читателям за замечания и конструктивные предложения по возможной правке текста, а такоже тем, кто возьмется за весьма трудное дело интерпретации текста.
Проступят письмена в ладонях сентября,
Прожилками судьбы перечеркнут, итожа:
Нули промокших слов исправив втихаря,
На сотни ржавых дней ошибочно умножат.
Стекут дождем глаза, сдирая кожу щёк,
Защёлкнутся замки на призраках признанья,
Опустит лепестки последний василёк,
К ромашке наклонясь, уставшей от гаданий.
И в этот самый день, когда тепло и свет
Уходят от судьбы, сложив в котомку вещи,
Ты выбросишь в окно несобранный букет,
А ночь подарит сон – болезненно не-вещий.
Зачатие себя – мучительней стократ,
Чем исторженье в мир младенца на закланье,
И заживленье душ сложнее, чем стигмат
/Саднящих новым днем/ простое врачеванье.
Осенняя листва укроет, чуть шурша,
Твоих шагов пунктир, туманом запечатав…
Но в крике изойдет рожденная душа...
И будет не хватать рукам моим перчаток.
Ниже, в первой рецензии я даю одну из своих интерпретаций этого стихотворения, для особо интересующихся.