Фонарь мой старый в вечер тундро-рыжий
направит знаки ждущих глаз окна:
Их брови Север утончил и выжег
и выбелил до старческого льна.
А взгляд исправил - в терпяще-печальный,
но гордый внутренне, как повидавший флаг!
Ему бы ветер зАполярно-шквальный
шугУ да синь …А мне б - жену, очаг…
Платок-взмах помню: ТЫ – свеча на склоне…
(Мы в бухту Роджерса вели тогда корабль).
Теперь я сам свечу в своё бессоннье:
меня спасающих веду к себе, в октябрь…
Друзья, не сбейтесь: верьте повороту,
долине, сопке, съезду на рекУ,
чтобы в полярной дали темно-синей кто-то
пробил ко мне свою строку.
Отдав года, с кряхтеньем и надрывом,
застыл на сопке старый вездеход,
и дверь открылась: с папиросным дымом
вздох-облако добавилось в восход…
Друзья сопят, я тихо улыбаюсь,
и в печь - угля… Не спит лишь птичий гром…
(А ты похрапывала - уж любя! признаюсь,
в том спальнике продымленном моём…)
Ни сил, ни дум, ни сотен верст октябрьских -
мы растворились в рЫжекустье ив…
Счастливые года – мы в них спасались…
Счастливые года – мы там спасали…
Спаслись не все, собою нас продлив,
собою нас продлив...