Софье Борисовне – восемьдесят.
Всего – восемьдесят, или – уже…
Она никогда не была замужем.
Приёмная дочь пять лет назад скончалась от гипергликемической комы
прямо у касс речного вокзала.
Какой-то подонок вырвал из рук сумочку и исчез.
Там было двести тридцать семь рублей и шприц-тюбик с инсулином.
Врач медпункта в это время оттягивался со свитой московского генерала на рыбалке.
Вызванный фельдшер расценил бессознательное состояние Юлии Васильевны
как острую сердечную недостаточность, и – убил её,
вколов внутривенно панангин и строфантин на глюкозе.
Внука Юрочку, годом раньше, в стройбате насмерть задавило брёвнами.
Других родственников у семьи Бологиных не было.
Софью Борисовну из хрущёвки выселили в дом для престарелых.
Квартиру - начальница ЖЭУ оформила через шесть месяцев
на своего зятя-барыгу с авторынка.
Он тут же затеял евроремонт.
Старые подшивки «Нивы» за 1902-1912 г.г., привезённые Софой Бологиной
из старого дома под Рожаном, были разбросаны по всему двору.
Коммерсант застилал ими дощатый пол квартиры,
когда сверлил под гипсокартон стены.
Отеческий дом Софья покинула в 1944-ом,
напросившись санинструктором в эвакопоезд.
Наступал Второй Белорусский Фронт...
…Приют смотрит на реку.
Точёный профиль пожилой женщины, застывшей у окна в ночи –
напоминает абрис из старинной гостевой книги.
Такие – вырезывали и клеили в альбомы или на открытки
ветераны худфонда на пляже в Ялте за пятьдесят копеек…
Завтрак, процедуры, неспешные прогулки по двору, и вновь –
безмолвное созерцание сквозь окно тальника,
густо проросшего вдоль берега.
Жалюзи-листья, переворачиваясь под порывами августовского ветра,
меняют свой цвет с серебристо-бархатного – на глянцево-зелёный…
Казалось, Софью Борисовну совсем не интересовали ни газеты, ни телевизор,
ни даже зажигательные распевы старушек-хохотушек из местного ДК.
В красных кокошниках, с нарумяненными щёчками, -
хор ветеранов оказывал подшефным «социальные реабилитационные услуги»
на добровольных началах.
Лишь однажды, кажется - десятого августа,
услышав в новостях по РТ слово «миротворцы», -
Софья вздрогнула;
бледные, тонкие губы отчетливо прошептали:
«Ruhren Sie mich nicht an. Ich die Jungfrau …»…
...Равенсбрюк, 1945 год.
Девять месяцев в концентрационном лагере.
Знание немецкого языка и Господь Бог –
спасли пятнадцатилетней девочке жизнь.
Комендантша лагеря определила её поломойкой в солдатскую столовую,
строго-настрого запретив подчинённым и пальцем трогать.
Не знаю, что нашло на фрау Лотту.
Может для себя берегла…
А девственности Софу лишил освободитель –
младший сержант Гринько,
моторист «тэ-тридцать четыре- восемьдесят пять».
Прямо между траками своей машины,
зажав рот грязной, пропитанной соляркой тяжёлой ладонью.
Был апрель. Холодно и слякотно…
Но, - что это, в сравнении со Вселенской Радостью?...
Фото – Равенсбрюк, 1944 год.