Внезапно умер единственный друг. На память от него остался маленький сувенирный фонарик на одной батарейке. Включишь его — горит, выключишь — гаснет, включишь — опять горит. Так странно… В Малайзии перевернулся паром, погибло 800 с чем-то человек, и назавтра об этом все, кроме родственников, забыли. А о гибели 1500 пассажиров с теплохода «Титаник» в 1912 году человечество помнит, снимает фильмы, пишет романы, достает со дна моря проржавевшие сувениры, исследует судьбу каждого, имевшего хотя бы малейшее касательство к катастрофе самого большого по там временам судна в мире. Включишь — горит… Выключишь — гаснет…
ФОНАРИК
Еле зримый окна переплет.
Что-то в мире сломалось снаружи.
Глянь, фонарик потухший плывет,
Словно рыбка, в густеющей стуже.
Почему я не сплю, почему?
Что-то хрустнуло в мире. Но скоро
Я его заменю, починю —
Тот фонарь на вершине простора!
А пока — привыкай к темноте,
Натыкайся, душа, на пустоты…
Где — товарищ? Любимая — где?
Молчаливая родина, — кто ты?
Глеб Горбовский, СПб
Будущие курсанты-милиционеры еще только учатся, а взгляд уже цепкий, щупающий, с прикрытой наглецой и вызовом — власть! Вот стоят они после занятий вдоль трассы группками по 3-4 человека — чтобы, завидев форму, подвезли безплатно до метро.
Что и говорить, служить в милиции не сахар, но главное — душу не растерять, участвуя в чужих судьбах. А глаза — зеркало души…
СЛЕД
А ты? Входя в дома любые —
И в серые, и в голубые,
Всходя на лестницы крутые,
В квартиры, солнцем залитые,
Прислушиваясь к звуку клавиш
И на вопрос даря ответ,
Скажи: какой ты след оставишь,
Чтобы вытерли паркет
И посмотрели косо вслед,
Или незримый прочный след
В чужой душе на много лет?
Леонид Мартынов †1980
«ЭТО К ЗАВТРАМУ ВСЁ ЗАЖИВЁТ!»
Спешно иду августовским днем по Таврическому саду — дела! Но легкие все равно с наслаждением впитывают в себя напоенный травами воздух, а глаза отдыхают на бушующей кругом зелени. И вдруг посреди поляны вижу памятник Сергею Александровичу Есенину — с отбитым носом и накрашенными помадой губами.
Остановился как вкопанный и прошу: «Сергей, не всегда же ты был таким каменным, ты же поэт и бузотер, ответь этим недоумкам, как ты умел это делать в жизни!» Есенин помолчал немного и прочитал:
Все живое особой метой
Отмечается с ранних пор.
Если не был бы я поэтом,
То, наверно, был мошенник и вор.
Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.
И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму заживет».
И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Безпокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.
Золотая словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.
Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду.
То теперь вся в крови душа.
И уже говорю не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!»
"РАЗИНУЛИ, ГЛУПЫЕ, РТЫ"
Раньше мы ездили заграницу, теперь заграница приехала к нам.
Кружась во всемирном потопе,
Мечтали достичь высоты,
Хотели пожить, как в Европе,
Разинули, глупые, рты.
А все обернулось иначе —
В привычной сумятице дней
Богатые — стали богаче,
А бедные — стали бедней.
Печалиться, впрочем, не надо.
Виновных не стоит пороть:
Бредущее медленно стадо
Пока не оставил Господь.
Дмитрий Мизгулин, СПб
Последние годы папа жил в своем, отличном от реальности, мире. Только одна ниточка связывала его с нами — двухлетняя внучка: «Настеньку, привезите Настеньку!» Но мы были в разво-е, и просьба больного отца становилась еще одним поводом для мести. Настя и на похороны бабушки через 20 лет не пришла, хотя охотно принимала от нее любовь и подарки.
Настенька, цветочек аленький
С доброй трепетной душой,
Скоро ты не будешь маленькой,
Скоро вырастешь большой…
Впитанная тобой от матери ненависть гирей лежит на моем сердце, дочка. Возрастай же скорее, Настя!
"АХ ТЫ, СТЕНЬКА!"
Отец был военным, офицером, преподавателем, и свободного времени было у него немного. Но везде, где бы мы ни жили, тесные комнатки были заставлены книгами, остальное пространство занимали цветы, стол да кровать. Отец в совершенстве знал немецкий, и, попадая в новую страну, обязательно начинал учить язык, к примеру, мадьярский.
Еще он любил рыбалку, понакупив в разных местах службы множество всякой рыболовной снасти. В Москве, на Хорошевке, он пытался разводить на балконе пчел, но что-то не сложилось; зато везде после себя папа оставлял целые сады посаженных самолично и им же взращенных деревьев, кустарников и цветов. Я думаю, нет, теперь я даже уверен в том, что несмотря на звания и награды, в душе он оставался крестьянином с присущей крестьянину любовью к природе и земле.
Одно, прав-да, обстоятельство смущает меня: отец часто приглашал друзей в нашу малоквадратную тесноту, а мама-искусница мигом заставляла стол закусками — и начиналось долгое русское застолье с песня-ми про лихого степного казака или что-то про «выпьем и снова нальем». Справедливости ради должен сказать, что пьяным отца не видел: он знал норму и был навеселе, не более. Когда я по-взрослел, отец за столом повторял в шутку: «Сынок, со мной пей, без меня не пей». Не вышло, папа, не получилось, не сработала твоя педагогика… И сейчас, с высоты прожитых лет, хочу задать вопрос: не здесь ли кроется причина того, что я почти два десятилетия с мучительными муками выдирался из трясины пьянства?
«Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина»(Иер.31.29).
НЕ ПЕЙ
Ах ты, Стенька, ах ты, Стива,
Ах ты, Степочка-Степан!
Что ж ты, сокол несчастливый,
Все за стопочку-стакан?
Голы стены, босы дети,
Горемычная жена —
Как попал в хмельные сети
Любострастного вина.
Бедный, плачу над тобою…
Протрезвись да попостись.
И не водкой, а водою
Покаянно покропись.
Ты же все-таки кормилец,
Ты хозяин и отец!
Что ж глаза твои пропились,
Стали тусклы, как свинец?
Встань, Господь тебе поможет.
Хорошо пред Богом встать.
Вот ведь я тебя моложе,
А меня назвал ты: «Мать» —
Потому что помолилась,
И тебе уже светлей!
Велика Господня милость.
Так-то, сын. И впредь не пей.
Нина Карташева, Москва
"ХУДО БЕЗ УМА"
К слову, мне нет еще и шестидесяти, но признаки раннего атеросклероза уже есть; бороться с наследственным заболеванием практически невозможно. Внешне атеросклероз выражается в поте-ре памяти, сначала частичной, а потом и полной. Не скрою, я боюсь этого: какой тогда из меня редактор? Представьте, внешне человек здоров, но общаться с ним невозможно. Трудно смириться с мыслью, может выйти из строя голова, и человек изменится на глазах. Вдобавок, и в быту больной атеросклерозом становится безпомощным, как ребенок. Пять лет мама ухаживала за отцом и потом признавалась, что это были самые тяжелые годы в ее не-легкой жизни.
«Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты(Мк.14.36».
Деревья. Листьев увяданье.
Стена приюта. За стеной
Сидит в казенном одеянье
Ненужный никому больной.
Его забыли все на свете —
У каждого свои дела.
Он в тягость и жене, и детям.
Жила бы мать, она б пришла.
И только нянечка присядет
(Хлебнула горюшка сама),
Седую голову погладит
И молвит: «Худо без ума».
Он согласится оживленно
И скажет косным языком:
— На что мне ум не обновленный?
Уж лучше буду дураком.
Все проходящее пустое,
Чертог почти уже сложил…
Его безумие святое
Я перед всеми ублажил!
Иеромонах Роман(Матюшин)
Расположение полос по цвету у Российского флага легко запомнить по сокращению «КГБ» — красный, голубой, белый… Я так и не смог привыкнуть к новому символу страны, и мне по душе больше церковная хоругвь с иконой Богородицы…
Ни долга, ни чести, ни веры,
И душу больную не тронь…
Но снова в Чечне офицеры
Сквозь снайперский рвутся огонь.
Россия! Твой флаг полосатый —
Такой ненадежный гарант.
Взрывает последней гранатой
Себя молодой лейтенант.
Последний сыночек у мамы,
Последняя совесть земли.
Мы даже всю боль этой драмы
Еще осознать не смогли.
Да можно ль Кремлю или гимну
Подставить сегодня плечо?
… Но коль за Отечество гибнут,
Оно не пропало еще.
Николай Рачков, СПб