Париж французы не сожгли. Былинка

Александр Григорьевич Раков
К именинам настоятеля монастыря иеромонаха Н. мы с женой долго искали подарок; нашли наконец очень красивую кружку и блюдце с русским узором, приложили на открытке добрые слова и пожертвование в конверте. В удобный момент с пожеланием здравия и благоденствия вручили монаху подарок. Он равнодушно взглянул и передал послушнику: «Отнеси на кухню!»
Конечно, незачем монашествующему приращаться к вещам, но больше с днем Ангела мы его не поздравляли — желание пропало… «Дар — не купля: не хаят, а хвалят».

«ОСТАВИ НАМ ДОЛГИ НАША…»
О наш всеобщий Примиритель!
Спаси, прости моих врагов;
И будь мне грешному Спаситель,
Не помяни моих долгов.
Никто со мной в грехах не ровен —
Безмерно, Боже, я виновен!
Михаил Погодин †1875


На лесной тропинке возле речушки, кольцом свернувшись, грелась на летнем солнышке мама-ужиха. Внутри, сложившись ма-леньким колечком, под защитой мамы млел ужонок. Заслышав мои шаги, ужонок скользнул в кусты, и лишь мгновенье спустя, убедившись, что сынок в безопасности, исчезла ужиха.

Змеи не зря боятся людей: убивают всех пресмыкающихся без разбору; люди теперь вообще убивают в лесу всех, кто слабее. А если карабин с оптическим прицелом попадет в руки, то лучше держаться от его обладателя подальше: не дай Бог, попадешь в перекрестье прицела…
А безобидного ужа отличить от ядовитой гадюки просто. Да и гадюка не нападает на человека. Жаль только, что человек сначала убивает, а уж потом разбирается…

ЗМЕЯ
Ту ошибку свою
Вспоминаю нередко.
Наступил на змею —
Был уверен, что ветка.
Оказалась больна
Там, где рыжая влага,
Иль решила она
Притвориться за благо?
Отскочил через миг, —
Так сработала сила.
А она напрямик
По траве проскользила.
С дрожью крикнул: «Убью!..»
И, бродя средь осинок,
Целый месяц змею
Ощущал сквозь ботинок.
Константин Ваншенкин †2003

Чечня, словно черная дыра, высасывает из ослабевшей России деньги, людей, технику, а главное — высокий воинский дух, без коего победа в войне невозможна. «За себя воюем, чтобы не убили», — говорят участники этой безсмысленной бойни.

А в переходах метро поют самодельные песни под гитару однорукие, безногие, хлебнувшие чеченского лиха мальчишки в камуфляже: «Я вернусь, мама, я вернусь, потому что ты ждешь меня…» Они вернулись. Торопливая толпа щедро бросает инвалидам деньги-бумажки. Но на них руки-ноги не купишь…

Недалеко до Судного дня.
Не бывает страшнее урока.
Самых лучших уносит Чечня,
Самый цвет обрывает до срока.

Не могу я смотреть на экран,
Где хоронят своих офицеры,
Где героев берут на аркан
Человеческих прав изуверы.

Боль такая в моем кулаке!
О Россия… Уже угрожая,
Даже псы на чужом языке
Стали гавкать, что ты им чужая.
Николай Рачков, СПб

И еще мысль посетила меня. После Отечественной войны ин-валидов и страшно изуродованных было на улицах неизмеримо больше, пока Сталин не убрал их с глаз долой на Валаам или еще куда. Конечно, побирались, пьянствовали, но в основном сбива-лись в инвалидские артели — чинили, латали, штопали — и на че-стный хлебушек хватало.

Кому в укор был человек —
Без ног, в заштопанной шинели?
Однажды взяли всех калек
И разом их куда-то дели.
Солдат, обрубленный войной,
Кому жалеть? Ну что за дурость.
Страна моя, какой виной
Ты в одночасье захлебнулась?
Их всех, за честь родной земли
Под бомбы вставших и под пули,
Не отмолили. Не смогли.
И рухнул мир не потому ли?
Николай Рачков, СПб

Наверное, есть силы и у этих ребят, если целый день могут простоять на одной ноге с костылем, да еще песни петь. Поэтому так мало попадается их в Питере — большинству претит униженно клянчить с плакатом «Помогите инвалидам Чеченской войны». Сле-пые от рождения или от болезни, сам видел, — и те работают, собирают комнатные выключатели, — плохие, правда. А вы… вы же солдаты! Надо держаться…

Париж французы не сожгли,
Когда вошли в него казаки.
Иной закон иной земли
И небом посланные знаки.

А мы? Рвануть рубаху с плеч.
Последний рупь — на танк и пушку.
На амбразуру грудью лечь
За выжженную деревушку.
Константин Ваншенкин †2003


А в Пюхтицком Свято-Успенском монастыре подошла ко мне незнакомая инокиня и подарила носочек Виленского святого муче-ника Антония — в благодарность за искренность в «Записках ре-дактора». Не скрою, приятно, хотя, если разобраться, искрен-ность есть Божий дар и ничего твоего; а все равно радостно, что читают: не так легко открывать людям свои, пусть прошлые, но худые дела и мысли. Наверное, поэтому многие считают меня плохим христианином (что в общем-то верно) еще и потому, что мое тайное становится явным по воле Божией и моей, но подвига-ет к этому Сам Господь, а ты лишь преодолеваешь мешающую стыд-ливость и подбираешь слова…

«Совесть, — по выражению А.И.Ильина, — есть первый и глубочайший источник чувства от-ветственности, совесть есть основной акт внутреннего самоосво-бождения». Если серьезно заинтересуетесь этим вопросом, прочи-тайте главу четвертую «О совести» книги И.А.Ильина «Путь ду-ховного обновления», Т.I., 1996.

Еще в Пюхтице исповедовался пожилому протоиерею о.Димитрию. И так легко стало рядом с ним, что все перемеша-лось в моей исповеди — и грехи, и невзгоды, и болезни, и недо-умения. Все выслушал батюшка терпеливо. А выслушав и наложив епитрахиль на грешную голову, только и сказал: «Какой ты про-стой!» Слезы брызнули из глаз и я упал перед исповедником на колени. А батюшка, отпустив грехи, поцеловал в лоб и добавил: «Газету не бросай, во всем уповай на Бога, парень!»

Редко так случается: исповедь, как выдох — и священник, готовый взять твой груз на себя… «Содеянный грех почти тотчас гонит кающего-ся к Богу, как только он примет в чувство зловоние, тяготу и неистовство греха. Человека же, не хотящего покаяться, грех удерживает при себе и вяжет его неразрешимыми узами, делая сильнейшими и лютейшими его пагубные пожелания». Св.Иоанн Кар-патский.

Во мгле настороженной русской,
Где праздный шатается люд,
По тропке заснеженной, узкой,
Монахини тихо идут.

Идут и, как будто, теплеют
Лучи безымянной звезды,
А там, где деревья темнеют, —
Там Матери Божьей следы.

Свершается, Ею хранимый,
Сестер монастырских обход,
По кроткой молитве за ними
До утра преграда встает.

И злобствует адова сила
За этой незримой стеной,
И мечется рой чернокрылый,
И мерзкий сгущается вой,

И камням становится жутко,
И в сердце проносится крик,
И, кажется, колокол чуткий
Уже напрягает язык…

Но спи, растревоженный житель,
Монахини входят во храм, —
Стоит нерушимо обитель,
К святым прилепившись мощам.
О.Анатолий Трохин, СПб


В конце июля срубили на даче старую березу. И еще много дней сочился из ее пня-обрубка зеленовато-прозрачный душистый сок. Попробовал на вкус — соленый…

Березы плачут от людей лихих,
О людях добрых думая, наверно.
Но тень берез и для сажавших их,
И для того, кто им же режет вены.
Иеромонах Роман(Матюшин)

Финны да эстонцы по несколько раз в день заходят в сауну погреться. Не в привычку это русскому человеку. Баня — празд-ник после трудовой недели, баня — лечебница при любых болез-нях. У русского все в свою меру — и работа, и отдых, и весе-лье. А что для русского хорошо, для немца — смерть! Гуляй, гу-ляй, веничек, по распаренному телу, пока хозяин с криком не взмолится: «Будет!» — и выльет на дымящиеся от жара волосы ушат ледяной воды.

А попив кваску, повторит процедуру до пол-ного изнеможения. Потом, когда уж сердцу невмочь, вываливаются из присевшей в землю от времени баньки враз помолодевшие мужи-ки с приставшими к спине листочками березки. С легким паром!

А вот она и баня,
Стоит у самой речки.
Попаришься немного,
Глядишь, и сразу легче.

Он взял тяжелый ковшик,
Плеснул воды на камень
И ощутил блаженство
Спиной, плечом, боками,
Коленкою и локтем,
Ноздрей и русым чубом.
Нет, не напрасно предки
Считали баню чудом.

Ах, баня! Храм здоровья,
Телесная услада.
Для этого леченья
Лекарствия не надо!
Виктор Боков †


«Пусть мне сегодня приснится мама», — прошу свою путеше-ствующую по ночам душу. Но мама не снится ни в первую, ни во вторую, ни в третью ночь. Выходит, Господь не исполнил моей просьбы? — думаю с огорчением. Но все эти дни и перед сном я неустанно думал о маме, и разговаривал с ней, и сожалел о про-шедшем, и молился о упокоении ее души. Я просил о встрече во сне, а получается, случилась она в яви…

Уйду. Бывает, свет забуду.
Вернусь — в окне сияет весть
Златая… Верю Божью чуду,
Что мама дома, мама есть!
Надеждой странною ведома,
Скорее к маме — дом не пуст…
Теперь в раю она, как дома.
Не зря все дни о ней молюсь.
Ирэна Сергеева, СПб


Тестя похоронили на Северном кладбище, где сотни тысяч людей нашли свое последнее пристанище. И близкие с любовью обихаживают их скромные могилы. И мы с женой бываем на кладби-ще, пытаемся вырастить цветы на выжженной от солнца земле.

Но, признаюсь, я не люблю приезжать сюда: неподалеку расположены совхозные свинофермы, и ветер, дующий оттуда, раз-носит по всему кладбищу сильнейший «аромат» нечистот. Доду-маться до подобного могли только те, кто ни во что не ставит ни жизнь человеческую, ни память людскую. Испокон века на Руси для погоста миром выбирали лучшие места, на возвышении, с пес-чаной почвой и лесом. На кладбище имели обыкновение приходить почаще — подумать о вечном, стряхнуть земное, поклониться предкам.

А уж о коровниках поблизости и говорить стыдно: хоро-нили христиан по-христиански: кладбище почиталось святым ме-стом. И весь сказ.

Спят мои родители под соснами,
проложив незримый к небу мост,
тихими задумчивыми звездами
озарен их праведный погост.

Надоело им на свете маяться,
и сюда, под тихий свод небес,
соловьи весенние слетаются,
 чтобы их утешить, наконец.

Вот и мы, земли печальной жители,
утешенья царственного ждем.
Спите, наши милые родители,
скоро мы под сосны к вам придем.

Все тогда обсудим, без сомнения,
и, от временных избавясь пут,
разные земные поколения
навсегда друг друга обретут.
Иван Стремяков, СПб

Каждые семь лет Ладога делает вдох, и берега отступают далеко от банек рыбаков. Чтобы искупаться, теперь надо долго брести по выступившей гальке и глине до мелкой воды. Зато ти-шина: даже могучие джипы побаиваются мягкой тверди и где-то в другом месте спускают на воду бесовскую игрушку — грохочущий на всю деревенскую округу водный мотоцикл.

Но сам питерский люд, истосковавшийся по жаркому солнышку и водичке ласковой, не заленится пройти почти версту по мелководью, чтобы погру-зиться по грудь.

Наступило время желанной дачной жизни — с дымящимся само-варом на еловых шишках, буйством природы на огороде и перепол-няющей все тишиной. Даже ветра нет, чтобы запустить с внуком воздушного змея с длинным-предлинным хвостом. И так хорошо, развалясь в кресле-качалке, впитывать под старой яблоней «Ска-зание о русской земле» А.Нечволодова: «Предлагаемая книга на-писана с целью дать возможность каждому Русскому человеку изу-чить жизнь и дела своих предков в давние времена. Изучение это не только высокопоучительно, но и совершенно необходимо. Оно показывает, от каких смелых, мудрых и благородных людей мы происходим; какие великие труды были положены ими на создание нашей Родины, и как обильно орошена их кровью каждая пядь Рус-ской Земли. Вместе с тем, изучение это показывает нам и путь, по которому мы должны идти, чтобы исполнить священную обязан-ность перед потомством — сохранить для него в полной неприкос-новенности святое наследие наших предков — Русскую Землю».

Еще живет и не сдается
Моя земля под игом лжи…
Хотя давно не так поется,
Не те явились рубежи,
Не те восходы и закаты,
Не те деревни-города,
И сами мы — не те ребята,
А те — пропали без следа.
Михаил Аникин, СПб

«Мы прерываем с газетой всяческий отношения, но книги для киосков — теперь без льготной уступки — вы можете по-прежнему у нас приобретать», — сообщила редакции после раз-молвки одна «дама от Православия». Ну уж нет! Да и какие у нас отношения остаются — дружеские, духовные? Не можно коммерцию ставить выше Православия, нельзя ради денег поступаться сове-стью. Не станем мы приобретать у вас книги, сударыня, — даже и на льготных условиях.

От безконечной злобы плоти
Уйти, и ночью без огней,
В лесу, на волчьем повороте,
Увидеть лик души своей.

Окаменеть и отшатнуться,
Что будет сил, бежать назад,
Остановиться и вернуться,
Соединить со взглядом взгляд.

И шарф сорвать с небритой шеи,
И, снег расплаваив в кулаке,
Почти беззвучно, вместе с нею,
Завыть на древнем языке.

Понять, что никуда не деться
От тьмы, что всюду разлита.
И вдруг почувствовать у сердца
Спокойный холодок креста.
О.Анатолий Трохин, СПБ


Одиночество считают наказанием. Одиночество присуще мона-хам. Одиночное заключение — очень тяжелое испытание. Люди бе-гут одиночества, скрашивая его друзьями, книгой, музыкой, те-левизором… Но однажды меня пронзило — одиночество спаситель-но: только наедине с собой предельно ясно слышишь неразличимый в шуме голос совести; одиночество ведет к прозрению, очищению мысли, вдохновению. Одиночество сливается с молитвой, и тогда она бывает слышима Богом. Одиночество — ступенька к Царствию Небесному; одиночество — милость Божия…

«Когда человек осознает свое одиночество, он вопрошает: «Кто поможет мне?» И ответ гласит: «Я сам должен помочь себе»… И заложен первый камень характера. А еще ответ гласит: «Гос-подь в небесах поможет мне тем вернее, чем преданее буду я»… И заложен основополагающий камень живой веры. В одиночестве че-ловек находит самого себя, силу своего характера и святой ис-точник жизни». И.А.Ильин. «Книга раздумий».

ОДИНОЧЕСТВО
Поверь мне: — люди не поймут
Твоей души до дна!..
Как полон влагою сосуд, —
Она тоской полна.

Когда ты с другом плачешь — знай:
Сумеешь, может быть,
Лишь две-три капли через край
Той чаши перелить.

Но вечно дремлет в тишине
Вдали от всех друзей, —
Что там, на дне, на самом дне
Больной души твоей.

Чужое сердце — мир чужой,
И нет к нему пути!
В него и любящей душой
Не можем мы войти.

И что-то есть, что глубоко
Горит в твоих глазах,
И от меня — так далеко,
Как звезды в небесах…

В своей тюрьме, — в себе самом,
Ты, бедный человек,
В любви, и в дружбе, и во всем
Один, один навек!
Дмитрий Мережковский †1941