Пушкиниана.
Мы с вами, господин хороший,
Не плыли в лодке по Неве
И не скакали по пороше,
И по некошеной траве.
К своей Наталье Гончаровой
Я не был приглашён на бал
И ваше ласковое слово
Ей в полумраке не шептал.
Я с вами, господин хороший,
За школьной партой не сидел
В рубашке ситцевой в горошек
И под портретами вождей.
Но жизнь идёт на переломы,
Ржаной сухарь я съел без вас
И тело налилось истомой
До глаз, скажу я вам, до глаз!
Царапнуло словами память,
«Я встретил Вас» взломало грудь.
Как мало я общался с вами,
Сместившись на любовный путь!
Я с вами, господин хороший,
Сидел за партою, сидел
И сладость от сухарных крошек
Меня преследует везде!
Вожди со стен ушли в подполье,
Их паутина заплела,
А я витаю в Лукоморье,
А вы на полке у стола!
«»»»»»»»»»
Вы во фраке, вы под ручку,
Вы с цилиндром на кудрях,
И стихи не закорючкой
По закату сентября!
А в глазах тоска безмерна,
Всё долги у вас, долги
И красавицы, как серны,
Вьются около ноги.
Я по набережной тоже
В пиджаке а ля Иван,
До долгов пока не дожил,
На свои родные пьян!
Ветер мечет в хвост и в гриву,
Я копыта наотлёт,
Жить не очень хлопотливо,
Ничего меня не жжёт.
Иногда ребро царапнет
Кое-что и кое-как,
Обвисает сразу тряпкой
Недоношенный пиджак.
Я его не бурей крою,
Русским матом, не шутя:
Ты же русского покроя,
Что же воешь, как дитя?
Утюгом его по фейсу,
Жарким паром в отворот:
На свободу не надейся,
У меня один ты, вот!..
Вы по набережной с дамой,
Сдали вечности экзамен,
Я один на берегу,
Сдать экзамен не могу...
«»»»»»»»
О, мой Руслан, моя Людмила,
Я у эпохи на ладонях
И ветер странствий мне в погоню,
И пулей тело не пробило!
И пусть не кажется вам странным,
Что жив и весел камер-юнкер,
И вновь ведёт по переулку
Свою Наталью или Анну!
Да, я любил, шагая в ревность,
И мне любовью отвечали
Наина в сумеречной шали
И шемаханская царевна!
Смешная жизнь, смешные сказки,
Романы тонкие и злые,
И взмахи веера пустые
В моё сердечное фиаско.
А пуля мимо пролетела,
Она не тронула Руслана,
Портрета с невозможной Анной –
Я прикрывал их жарким телом!
«»»»»»»»»»
Рассуди, любимая, сама,
Пушкин был от юбок без ума,
Если я в душе чуть-чуть поэт,
Почему же я отвечу «нет»?
«Да»! скажу я женщине, «да-да»!
«Нет» забыл, забуду навсегда,
Приласкаю нежно, как смогу,
На ходу и даже на бегу.
Не бранись и не крути плечом,
Чтобы уколоть меня мечом
Из обидных, торопливых слов,
Бьющих по вискам или под бровь!
И не грех тебя любить одну,
А с другою вместе плыть к челну,
Где стоит, скрестивши руки, ОН,
В царственную женщину влюблён!
Ты Ариной кружку мне налей,
Будет нам намного веселей
И пролей две капельки на грудь,
Чтобы мне дворняжкой их слизнуть.
Улыбнётся ОН издалека,
Глядя на простого мужика,
Лающего нежные слова...
Я кобель, и в этом ты права!
«»»»»»»»»»»
На Чёрной речке было лето…
А может, всё-таки зима?
Зима под дулом пистолета,
Вконец сошедшая с ума?
И не было печали строгой,
И дым не плыл пороховой,
И у просёлочной дороги
Цвёл колокольчик луговой?
Входило утро в перелесок,
День перепрыгивал порог
И палец пришлого Дантеса
Не жал на спусковой крючок?
Так всё же это было лето?
Но лето не способно к злу,
Вонзившего в печаль поэта
Несправедливую иглу!
Зима была на Чёрной речке!
Зима в снегах и в снегирях,
И дым истаивал колечком
В холодном свете января!
А я, растерянный до боли,
Сидел над томиком стихов
И молча всматривался в поле
Из леденящих васильков...
«»»»»»»»»
Орешки, орешки... Пустые надежды, однако!
А где изумруды, которые якобы грудой?
И ядрышек тоже скворец начирикал-наплакал,
Скорлупок полтонны, а ядрышек где-то полпуда.
Да, я понимаю, что это моё Лукоморье!
В нём кот на цепочке не ходит вальяжно у дуба,
Кастрирован он и у кошек сейчас не в фаворе,
Отпел серенады и разные сказки не любит.
Мне кот не пример и не я его бросил под скальпель!
Русалка моя, деловитая русская баба,
Полдня в институте изводит сомнением кальку,
Полдня ремонтирует хлипкий семейный корабль.
А я по избушке по вашей, товарищ, скучаю!
В Ратмира-Рогдая-Руслана бы мне превратиться,
Смотреть изумлённо в распахнутые ресницы
Жар-птицы, которой была эта баба вначале.
Орешки, орешки... Пустые скорлупки хрустящи,
Они не согласны с моим толкованием жизни.
Да разве я против? Я тоже живу настоящим,
А сказочки блажь, это выстраданные капризы...
«»»»»»»»»»»
Мир улыбается. Может быть, мне,
Может, кому-то другому, шальному.
Это неважно. Мы живы и дома,
А не в таинственном царстве теней.
Мы на орбите своей постоянной,
Руки не в брюки и нос в табаке,
Чувства, отточенные филигранно,
Не островки в человечьей реке.
Тот, кто шальной, не соперник дурной,
Просто энергии в нём многовато!
Выплеск её небольшая утрата
Для голубой атмосферы земной.
Да и утрата ли это для мира,
Если не рвутся сердца пополам,
А истекают в прозрачность эфира,
Перерождаясь в благие дела?
Мир улыбается… В клетку, в полоску,
Солнечным шаром в июльской жаре –
Это неважно! Мы только наброски,
А не шедевры его галерей.
Гении – да! Те по маслу эпох
Не проскользнут мимо стен Третьяковки,
Будут смотреться смущённо-неловко
В созданный ими переполох.
Кто повинится за мертвенный атом,
Кто за поэзию -- на пьедестал!
Это неважно. И кончим дебаты,
Мир улыбается нам неспроста.
Он не отдаст предпочтенье шальному,
Это я сам, гвоздь вгоняя в кирпич,
Пушкина в рамку, чтоб сердцем постичь
Завтрашний день молодой, незнакомый!
«»»»»»»»»»»
Что ты знаешь о русской печи?
Это место, где калачи
Или шанежки на поду
Им на собственную беду!
Надкусил её зубом – хруп!
И закапало сразу с губ,
И картошечка кругляшком
Обжигается кипятком.
А ещё там лежанка есть,
Нелегко на неё залезть,
Но зато хорошо зимой
И мышонком там домовой.
Седовласенький старичок,
Затаился он за свечой
И читает со мной стихи,
В кулачок себе: хи-хи-хи!
Я не раз говорил ему,
Убирайся, мол, в полутьму,
От смешинок из-за плеча
Гаснет розовая свеча!
Пламя гасится на свече,
Спички рядом на калаче,
Зажигается вновь огонь,
Домовой хи-хи-хи в ладонь.
А из книжки грозит Балда,
Но щелчок его в никуда!
Со страницы другой в упор
В ночь уставился Черномор.
Что ты знаешь о русской печи?
Это тёплые кирпичи,
На приступок легко шагни,
Уплывём мы в другие дни.
В них гуляет варяжский гость,
Гордый Пушкин сжимает трость
И не знает, что домовой
Растревожен его судьбой.
Полезай сюда! Старичку
Мы завяжем глаза: ку-ку!
Не подсматривай, чудачок,
Как я милую за бочок!
И за всё остальное, да!
И куражится пусть Балда,
И печалится царь Додон,
Что в тебя не влюбился он!
«»»»»»»»»»
Вам двести лет, а я ещё сопляк.
Я перед Вами шляпу рву с затылка:
Вам памятник, мне личная парилка
Из лет и дней, бредущих кое-как.
Что ж, каждому на то своя судьба!
Наморщив лоб и хмурясь деловито,
Я рыбаком бреду к тому корыту,
Где даже сумрак прибрежный горбат.
Вот две руки и голова горшком,
Патлы на ней и перхоть серой молью,
И вроде бы не опоздал к застолью,
Чтоб в месяц дважды тешиться медком.
Аванс, получка… Господи, прости!
А между ними пара воскресений
Для мысленного взлёта по деленьям
На тех и этих, полных и пустых.
Из этих я, которые, поэт,
В десятом томе делают заначку,
Чтоб две бутылки к выезду на дачку,
А том десятый не читают, нет!
Там письма Ваши, личный нервотрёп,
Там Ваша боль и Ваше неведенье,
Что я живу грядущим воскресеньем,
На пиво экономя, сморщив лоб!
«»»»»»»»»»»
По просьбе любезной Веры Парамоновой, предоставившей баллы
для анонсирования.
Спасибо, Вера!
Душой цепляюсь за рассвет:
Ты подожди ещё немного,
Ещё стучит кабриолет
Рессорами по той дороге,
Где с нетерпением хлыща
И с модной тросточкой подмышкой
Под пелериною плаща
Я жду последнюю интрижку!
Молчит дуэльный пистолет
И нет влюблённого Дантеса,
Ты подожди ещё, рассвет,
И поброди пока по лесу!
Сейчас открытое ландо
Просёлком пропылит негромко
И забренчит рысак уздой
Над головою незнакомки.
Не покидай меня, рассвет,
Пройдись со мною между сосен,
Быть может, мы оставим след,
Ведущий в Болдинскую осень.
А не оставим -- не судьба!
Нас не осудят ни в полслова,
Что к дамам нас зовёт труба,
К прекрасным дамам из былого!
"""""""