Полуветхое утро
хрустит мрачно ногами,
спекулирует на невинности
дальним стуком и болью,
пробираясь без надобности
в самые нижние ярусы,
где промёрзшие пальцы
сплетаются в клубки пауками,
стряхивают с ногтей капли,
чёрно-жёлтые,
словно течение времени
под яйцеклетками сомнений,
разбрызгивая неопределённость
по пережёванным дланям
инкрустированного слабостью,
пропитанного пищеварением
орешника,
по траве, на которой
пузырятся
чьи-то страшные губы,
лишённые лимфы
и напоминающие
об отторжении тканей
и о чём-то ещё,
бесполом и грубом,
как сама жизнь.