Она по мне (понятно!) заскучала.
Она опять нарушила табу
и, с мужем говоря через губу,
со мною упоительно молчала.
Привычно скинув верх, она взяла
меня своею грудью в окруженье,
(проиграно не начатым сраженье
вздохнул, когда и низ она сняла).
И тут на потолок не тень легла,
под Прохоровкой танки так мелькали!
… как в теннисе, из всякого угла
меня её коленки доставали.
Потом нас взрыв любви соединил
и разбросал останки по постели…
Потом был муж… Мы кое-как успели
одеться и я кое-как свалил.
Я шел домой и думал, - вот кино!
Смотря его до своего рожденья,
я с каждым разом новое его
снимаю и снимаю продолженье.
Лишь героинь меняется типаж
да плёнка уступает модной цифре,
а так, всё тот же вечный антураж,-
«Вернулся муж, а мы в прямом эфире»…
На завтра вновь ко мне её душа,
вперед шального тела прилетела,
она глушила скрип карандаша,
заказывая всё, чего хотела.
А я нудил, я мямлил и юлил,
с меня давно, что было с нами, сплыло
и, …как в футболе, где – «Судью на мыло!»
подальше, чем судья я послан был.
Она ушла Америкой в туман,
утробно обозлённой на Европу,
я посмотрел, взгрустнув, на её попу,
отметив машинально, что «шарман»
и снова сел писать вот этот стих,
в котором ерундой вас заморочив,
не написал ни пары нужных строчек,
хотя начать бы следовало с них…