Сидел художник на Монмартре, волос в пепле.
Мелки, мольберт - незаменимый атрибут.
На вид лет семьдесят. А что на самом деле?
Как в анекдоте: «Люди столько не живут».
Его заметил я на площади не сразу.
Среди бесчисленных мольбертов и зонтов
Старик, как все, писал портреты по заказу,
На бархатной бумаге, нескольких сортов.
В кривых морщинах все лицо, сухие руки.
Цветной пастелью перепачканный жилет.
Туристов чтоб развлечь, а может быть от скуки,
Он вдохновенно рисовал автопортрет.
Не знаю, чем привлек вниманье этот старец,
Но подойти решил я именно к нему.
А может дело все в неизмеримом даре,
Который создал ощутимую кайму?
- Пардон, месье, что отвлекаю от работы, -
К нему я обратил наивный свой вопрос.
- Могли бы вы изобразить рисунок с фото?
Старик сложил мелки в пенал, смухорив нос.
Меня он оценил холодным взглядом сходу,
ХитрО прищурив умудренные глаза.
Изрек, отбив мешаться всякую охоту:
- Оставьте фото. Жду вас через два часа.
В Париже время незаметно для туриста.
Я посетить успел красивый Сакре-Кёр,
И посмотреть концерт бродячего артиста,
И заказать в кафе известнейший ликёр.
Походкой медленной приблизился вдоль ряда:
- Ну что, папаша, продвигаются дела?
Старик меня не удостоил даже взгляда,
Нырнув в глубины непростого ремесла.
Был поражен. Его я не узнал бы сходу,
Моложе стал как минимум на двадцать лет.
Я с удивлением постиг его природу -
Рисует он не ради нескольких монет.
Исскуство для него как хлеб насущный стало,
Как Солнце для Земли, как пара для сапог.
Не для признания, почета, пьедестала,
Он рисовал, и по другому жить не мог.
В глазах огонь, в руках гроза, в плечах сажени,
Как будто, пишет не портрет, иконостас.
Уже легли на холст пространственные тени,
Нанес последний штрих, и взгляд его угас.
Сидел художник на Монмартре, волос в пепле,
Мелки, мольберт - незаменимый атрибут,
Но сколько силы скрыто в стариковском теле!
Художника же, знайте, Николя зовут.