Когда всё сложится, и – минимум вещей,
билет в один конец, и – транспорт тряский,
читаешь что-то, а соседка сказки
рассказывает и за ухом вшей
невидимых пытает, смотрит в рот,
как ты жуёшь кусок, не отвечая,
но в такт кивая медленно, печально, –
сухой прагматик, скверный Дон Кихот –
тогда-то всё под весом бытия
обрушится, задушит и отхлынет,
как жгучая волна, что на полыни
настаивалась, горький слог тая.
Тогда-то ты состаришься, прозрев,
и вновь впадешь в бессмысленное детство,
где тёплый хлеб, конфетное наследство,
в подол уткнуться – слабоват, незрел,
невинен.
Ты,
откинувшись назад,
закрыв глаза, ощупавши пустыню,
вдруг ощутишь, что дни твои – простые,
как чьи-то лица, чьи-то голоса,
что можно их оставить позади,
расплакаться, калачиком свернуться
и слушать, как глухие волны бьются,
как плещет море белое в груди.