Я шел по узкой тропинке вдоль утеса, на полпути в гору,
Над глубоким речным каньоном. Маленький водопад пересекал тропинку,
бросаясь
На камни и корни деревьев, потрясая драгоценными листьями папоротника, пузырилась
Прозрачная горная вода, но от нее поднималось зловоние. Любопытствуя, я
Спустился футов на сорок
По кручам, и нашел меж дубов и лавров
Местечко, похожее на гнездо над пропастью – маленькую скрытую полянку,
Траву и мелкий пруд. Но вокруг в траве лежали кости,
и чистые, и зловонные,
Оленьи рога и кости: я понял, что место было прибежищем для раненых
оленей; столь многие
Из них укрываются от охотников и, хромая, уходят прилечь вдали от всех; тут они могут
утолить свою страшную жажду
и умереть в мире; густые зеленые лавры и мрачный утес
Образовали тут святилище, и нежный ветерок веет из глубокого ущелья. – Я
Хотел бы, чтобы мои кости лежали рядом с их костями.
Так глупо сознаваться в этом, и я немного боюсь. Мы знаем, что жизнь,
В общем, в равной мере и хороша, и плоха, в основном она просто серая, и может
длиться
До мрачного конца, и неважно, что магия травы, воды и пропасти, и
боль от ранений,
Придают смерти очарование. Нам дана была жизнь, и мы ее отжили – быть может,
Не такой уж великий дар – но, честно говоря,
Его нужно использовать. Моя жизнь пуста с тех пор, как умерла моя возлюбленная – Пуста?
А что же рыженькая внучка с большими голубыми глазами,
Так похожими на ее глаза? – Что я могу сделать для ребенка? Я гляжу на нее, и мне интересно,
что же за человек
Перед гибелью мира. . . Я старею – вот в чем дело.
Мои дети и маленькие внуки
Найдут свой путь, и зачем мне ждать еще десять лет, прожив
шестьдесят семь, десятью годами больше, десятью меньше,
До того, как я вскарабкаюсь на уступ и умру, огрызаясь, как волк,
Потерявший волчицу? – Я связан собственным решением, принятым в тридцать лет:
кто пьет вино,
Должен глотать и осадок; даже в нем, таком горьком,
Может таиться новое открытие. Олени в этом красивом месте складывают
кости: я же должен носить свои.
Robinson Jeffers – The Deer Lay Down Their Bones
I followed the narrow cliffside trail half way up the mountain
Above the deep river-canyon. There was a little cataract crossed the path,
flinging itself
Over tree roots and rocks, shaking the jeweled fern-fronds, bright bubbling
water
Pure from the mountain, but a bad smell came up. Wondering at it I clam-
bered down the steep stream
Some forty feet, and found in the midst of bush-oak and laurel,
Hung like a bird's nest on the precipice brink a small hidden clearing,
Grass and a shallow pool. But all about there were bones Iying in the grass,
clean bones and stinking bones,
Antlers and bones: I understood that the place was a refuge for wounded
deer; there are so many
Hurt ones escape the hunters and limp away to lie hidden; here they have
water for the awful thirst
And peace to die in; dense green laurel and grim cliff
Make sanctuary, and a sweet wind blows upward from the deep gorge.--I
wish my bones were with theirs.
But that's a foolish thing to confess, and a little cowardly. We know that life
Is on the whole quite equally good and bad, mostly gray neutral, and can
be endured
To the dim end, no matter what magic of grass, water and precipice, and
pain of wounds,
Makes death look dear. We have been given life and have used it--not a
great gift perhaps--but in honesty
Should use it all. Mine's empty since my love died--Empty? The flame-
haired grandchild with great blue eyes
That look like hers?--What can I do for the child? I gaze at her and wonder
what sort of man
In the fall of the world . . . I am growing old, that is the trouble. My chil-
dren and little grandchildren
Will find their way, and why should I wait ten years yet, having lived sixty-
seven, ten years more or less,
Before I crawl out on a ledge of rock and die snapping, like a wolf
Who has lost his mate?--I am bound by my own thirty-year-old decision:
who drinks the wine
Should take the dregs; even in the bitter lees and sediment
New discovery may lie. The deer in that beautiful place lay down their
bones: I must wear mine.