Клеопатра садится в такси на заре и опаздывает на самолет,
улетающий прочь, к чужой земле, где давно никто не живет.
Он уже взлетел, неуклюж, как слон, переваливается за горизонт,
в его брюхе лежит корона, и трон, и потрепанный старый зонт.
Терминал шарль-де-голль похож на змею, свернувшуюся в кольцо,
она гладит нежно ее чешую, а змея кусает в лицо.
Ей бы выйти наружу, ей душно здесь, на стеклянном втором этаже,
но за окнами дождь, ледяная взвесь, а зонт улетел в багаже.
Этот дождь был морем, тобой и мной, ты ведь знаешь про круговорот?
Был соленой волной и густой слюной, омывающей влажный рот.
Клеопатра пьет в дьюти-фри коньяк, и с трудом унимает дрожь.
Ей сейчас все равно - самогон, арманьяк - лишь бы только не слышать дождь.
Посмотри, сотни слез по щекам ее бьют - это цезарь глядит с небес,
как в парижском кафе его подают, хочешь с курицей, хочешь - без.
Что он, право, сказал ей - не в глаз, а в бровь, мол смотри - перешел рубикон,
она ест его тело, и пьет его кровь, а вода течет из окон.