Вернулось в память, как в детстве я иногда хотел умереть. Поводов для столь трагического события было много: мама не отпустила гулять с друзьями во двор, я получил двойку – и мне запретили смотреть телефизор, клянчил купить велосипед, но не было лишних денег.
И вот я ясно представляю: лежу с печальным лицом в красивом гробу, окруженный благоухающими цветами, рядом стоят безутешные родители, и мама безпрестанно повторяет: «Сашенька, сынок, я так жалею, что не купила тебе велосипед «Орленок»!»
Плачут девчонки-одноклассницы, прямо заливается слезами Машка из параллельного класса, которая отвергла мою любовь, а теперь жалеет о безвозвратном. Утирает глаза платочком классный руководитель Людмила Евгеньевна: «Я несправедливо наказала Сашу Ракова, поставив его в угол! Как мы теперь сможем обойтись без нашего любимца?» Плачут, нет, рыдают все. А я лежу себе на белоснежной подушке, слушаю запоздалые причитания и с чувством огромного удовлетворения думаю: «Поняли наконец-то, кого потеряли!»
Кто там шепчет с упорством безумца? «Вот умрет, вот умрет моя мать, соберутся глазеть, соберутся – бедный мальчик!.. А мне наплевать». О мечтание детское злое, тусклый отблеск сырого огня! И с чего это, право, такое налетало тогда на меня?..» Юрий Кузнецов.
Но это была не настоящая смерть, это была смерть-сказка, поэтому дальше уже ничего интересного не происходило – к изумлению присутствующих я просыпался, вставал и возвращался в опостылевшую к третьему классу жизнь.
Помнишь, как без бухгалтерской сметки тратил ты золотые года, как поверило детство в безсмертье, в синь, которая будет всегда? Или это природа обманом отвести захотела от дум, чтоб до срока печальным туманом не смутился младенческий ум? Николай Дмитриев.
Но однажды в нашей школе по-настоящему умерла девочка. Нас провели попрощаться с ней в спортивный зал школы. Как изменилось ее лицо! Как страшно было смотреть на нее мертвую! Наверное, педагаги не подумали, насколько леденяща для ребенка первая встреча с настоящей смертью. Я заплакал, но не от горя – от ужаса, что и меня вот так положат в красивый гроб и я больше ничего-ничего не узнаю.
В РИТУАЛЬНОМ ЗАЛЕ
На черной двери зеленеют скобы,
За черной дверью мокрые сугробы,
Над серой крышей небо, как известка,
Но и его видна одна полоска.
Здесь холоднее, чем за дверью черной,
Здесь застывает капля на тюльпане,
Здесь холодно играют на органе,
Здесь скорбно от покорности упорной.
Здесь девочка лежит в гробу живая,
Раскинув косы по подушке белой,
Безжизненной улыбкой согревая,
Все, что согреть живою не успела.
К безсмертью из-под старых сводов зала
Она уходит, как письмо в конверте,
Письмо, в котором только лишь начало,
Письмо, в котором ни строки о смерти.
Владимир Кожемякин
Впрочем, в круговерти переполненной открытиями детской жезни я очень быстро забыл о пережитом в зале – детство не верит во всамделишную смерть. И вспомнил только теперь, когда мне вдруг захотелось умереть.
О Господи! Как мне не хочется жить!
Всю жизнь о неправедной каре тужить.
Я в мир себя нес – Ты ведь знаешь какой!
А нынче остался с одною тоской.
С тоскою, которая памяти гнет,
Которая спать по ночам не дает.
Тоска бы исчезла, тогда б я сумел
Спокойно принять небогатый удел,
Решить, что мечты – это призрак и дым,
И думать о том, чтобы выжить любым
Я стал бы спокойней, я стал бы бедней,
И помнить не стал бы наполненных дней.
Но что тогда помнить мне, что мне любить,
Не жизнь ли саму я обязан забыть?
Нет! Лучше не надо, свирепствуй! Пускай! –
Остаток от роскоши, память-тоска.
Мути меня горечью, бей и кружись,
Чтоб я не наладил спокойную жизнь.
Чтоб все я вернул, что теперь позади,
А если не выйдет, - вконец изведи.
Наум Коржавин
Нет-нет, никаких мыслей о самоубийстве; пришло вдруг осознание того, что ничего нового жизнь уже не даст, а грядущая старость несет лишь болезни и немощи. Я даже попросил своего восьмидесятилетнего старца о.Иоанна Миронова: «Батюшка, заберите меня с собой». «Сашенька, да я ведь еще хочу пожить, на солнышко поглядеть, на травку, на цветочки, с людьми наговориться. Ты-то мне сколько лет еще обещал?» – ласково спросил он. «От девяноста и больше», - соврал я только потому, что не представлял себе ни минуты существования без батюшки.
«Ладно, когда буду там, попрошу Бога тебя прибрать», - пообещал духовник. И добавил: «Это тебя бес крутит, наводит уныние, мстит и за газетки твои, и за молитву непрестанную». О.Иоанн показал на четки в моей руке. «Помолюсь, помолюсь», - добавил он, хотя я и просить не просил.
Легкой жизни я просил у Бога:
Посмотри, как мрачно все кругом.
Бог ответил: подожди немного,
Ты Меня попросишь о другом.
Вот уже кончается дорога,
С каждым годом тоньше жизни нить…
Легкой жизни я просил у Бога,
Легкой смерти надо бы просить…
Тхоржевский
И вправду, по молитвам батюшки через день-два возникло желание жить дальше, а потом и работать. Умирать как-то расхотелось.
О как мне хочется жить! Даже малым мышонком жил бы я век и слезами кропил свою норку, и разрывал на груди от восторга свою рубашонку, и осторожно жевал прошлогоднюю корку. О как мне хочется жить, даже мелкой букашкой! Может, забытое солнце букашкой зовется? Нет у букашки рубашки, душа нараспашку, солнце горит, и букашка садится на солнце. Пусть не букашкою буду – роди меня мошкой! Как бы мне мошкою вольно в просторе леталось! Дай погулять мне по свету ещё хоть немножко, дай погулять мне по свету хоть самую малость. Пусть и не мошкою даже, а блошкою, тлёю. Белого света хочу я чуть слышно касаться, чтоб никогда не расстаться с родимой землёю, с домом родимым моим никогда не расстаться… Вениамин Блаженных