Медленным вечером нечего делать в столице.
Некуда шляться и незачем шевелиться.
Нечего орать кречетом, коль курица твоя птица, незачем, и речи не может быть вечером, когда роса серебрится.
Когда роса уже серебрится и туман накуривается над речкой, спит-засыпает шальная моя столица, переберу-ка я чечевицу свою и гречку, и нечего вспоминать ваши далекие лица, чего это я не тем занимаюсь вечно.
Вечно копаюсь в сомненьях своих, в смятеньях.
В самокопаньях и впрямь до центра не докопаться.
А над столицей моей такие сгустились тени, да и туман накуривается, и курицы не гнездятся.
Курицы не гнездятся, это же вам не зяблики, не райские какие-то птицы.
Это же с ходу ясно, и разобраться, казалось бы, просто.
Просто медленным вечером нечего делать в столице. Разве что чечевицу перебирать, когда роса серебрится.
Просто гречку перебирать, пшено шелушить.
Или просо.