Отсебятина.
Нечто, возможно роман, в трёх уровнях.
Набор одностиший с элементами эха.
Действующие лица – стены, за редкими исключениями.
Архитектурный стиль: поленница.
Предназначение: сугрев.
Заметка: при чтении с пропусками смысл теряется весь, однако, при разовом устном прочтении замечен перегруз, поэтапное же рассмотрение полностью соответствует разглядыванию по частям некоего портрета, т. е. сокращения намечены именно для чтения вслух. Читать ритмично, голосом Жванецкого.
Выражаю глубокую благодарность
Б. Гребенщикову, R. Баху. М. Жванецкому, А. и Б. Стругацким, Ю. Наумову, М. Усову, М. Троллю, П. Flойду, С. Торопу, М. Папе и М. Маме, С. Кингу, Н. Рубцову, Н. Гоголю, В. Хлебникову, Х. Лайну, Л. Хей и др.
(Я)
СТЕНА.
Уровень 1.
Бездействие (бога).
«…а почему, собственно?»
М. Ж.
Фрагмент 1, он же пролог.
Похрустывая теку куда-то вправо.
Две стены прижались ко мне:
Одна к груди, другая к спине.
Продолжают прижиматься.
Первой всегда застревает голова.
Нос надо убирать вбок сразу.
Продолжают прижиматься.
На ощупь – бетон.
На пробу лбом – всё равно бетон.
Похрустываю.
Значит, внутри – тоже бетон.
Две стены.
Спереди: надо, сзади: нельзя.
Так на них нарисовано.
Слева стены срослись.
Справа, пока ещё, место есть,
И, даже, можно развернуть нос.
Значит, справа – эта, как её?
Свобода выбора.
Какого выбора?
Если хочу – могу остаться здесь.
Похрустывая теку куда-то вправо.
Фрагмент 2, воспоминание.
Сначала рожают нас.
И довольно трясут за ноги.
И сколько-то кормят
Разжёванными витаминами.
Потом рождаемся мы.
Однажды утром впервые мыслим:
«Я есьм.»
Все соболезнуют на эту тему,
И, опять же, не мы – нас
Ставят в точку, где два нуля –
Начало координат.
А вокруг, только что из рулона,
Совершенно белая жизнь.
Начинаем её топтать.
Сколько-то топчем во всех направлениях.
Обычно недолго.
Потом, перед лбом,
Бесшумно и быстро,
Чтобы успеть удариться,
Вырастает она –
Номер один стена.
Ударяемся, удивляемся,
Обходим кругом,
Изучаем, метим, уходим.
Стены растут то там, то тут.
Лоб крепнет – начинаем хитрить,
Сворачивать вовремя.
Составляем список настенных надписей.
Список длинный, примерно такой:
Война – стена.
Жена – стена.
Другая жена – стена.
Знать – стенать.
Не знать – стенать.
Вина – стена.
Без вина – стена.
Седьмая жена…
Эта стена могла быть одна.
Стены с возрастом растут, толстеют.
Стены вступают в интимную связь,
Рождают новые стены.
Стены срастаются.
Получается лабиринт.
Список сменяется картой.
Проходов меньше, чем стен.
Появляются тупики.
В тупиках нельзя спать.
Стены толстеют.
Проходы сужаются.
Похрустывая теку куда-то вправо.
Фрагмент 3, расклад.
Жизнь ставит вопрос
О дальнейшем своём пребывании.
Её не слушают.
Садят в задний ряд.
На повестке дня – выживание.
Заседание продолжается.
Куда это меня выжало?
Голоса долдонят: «Всё суета.
Выход есть, надо верить.
Надо верить в луч.
Луч укажет путь,
Путь к выходу
Из лабиринта,
А за выходом лежит
Бесконечный бумажный рулон,
А из него растут не стены,
А киви и помидоры.»
Другие голоса:
«Спасение зажатых –
Дело лбов самих зажатых!
Надо бить стены лбом!
Стенам – бом! Стенам – слом!
Так-мы-вы-ход пробьём!
Так-мы-вы-строим дом!
Только чьим это лбом
В стену нынче мы бьём?»
Считалочка.
Указательный палец смотрит на меня.
Все смотрят на меня.
Превращаются в стены, толстеют.
Похрустывая теку куда-то вправо.
Фрагмент 4, зерно.
(Самый важный, но можно пропустить.)
Комнат больше нет.
Коридоры, только коридоры.
Направо.
Направо.
Направо.
Направо.
Уже был.
Направо.
Это не коридор.
Уже был.
Кольцо.
Голос сверху: «Кретин,
Надо было лезть на стены,
Пока они были маленькие.»
Поднимать крестик прицела неудобно,
Непривычно, но можно.
Никого не вижу.
Спрашиваю: «Ты не стена?»
Отвечают ласково:
«Кретин, лезь наверх, вот рука!»
Где рука? Нет никакой руки.
«Эй, где рука?»
«Не смотри глазами, просто тянись!»
Какими глазами? Смотрю в прицел:
«Эй, а ты не стена?»
«Нет, просто я всё знаю.»
«А зачем я тебе?»
«Это я тебе зачем!
Попробуй сам, кретин.»
Карабкаюсь – падаю.
Карабкаюсь – падаю.
Очень карабкаюсь –
Очень падаю.
Лежу, стены толстеют,
Похрустывая теку куда-то вправо.
Фрагмент 5, суть.
Первой всегда застревает голова.
Холодея, просыпаюсь.
Заснул в тупике.
Уже врос, поздно.
Уже врос в бетон.
Кричу на стены.
Стены молчат.
Стены – бетон.
А в груди уже не хрустит,
Значит – там не бетон.
Дёргаюсь, вырываюсь.
Из носа – кляксы, весь исцарапан,
Лёгкие сломаны – нечем дышать.
Стены толстеют.
Что-то не так.
Стены толстеют, надо ползти.
Надо дышать, надо.
Теку, двигаюсь.
На истоптанной бумаге
Остаются красные кляксы.
Стены принюхиваются.
Стены догоняют меня по кляксам.
Стены знают, что я устал.
Выжимаюсь в большой коридор.
Что-то не так.
На стенах пропали надписи.
Только бетон, серый бетон.
Только давление мегатонн.
Я изломан бетоном.
И карта ходов осталась в стене.
Значит – тупик.
Почти заснув, поднимаю прицел.
Немею.
Она не стена, она…
Она не жена, она…
Это – тюрьма – я – за.
У неё не прицел – глаза.
И с каждой секундой ясней и ясней –
Меня больше нет, я – лишь песня о ней.
Для этого мига я жил до сих пор.
Плечом раздвигаю я вширь коридор.
Пред ней поднимаюсь во весь я свой рост,
Сочусь ароматом магнолий и роз.
Я вымыт и выбрит, отлично одет.
Она не пройдет мимо, знаю я, нет…
Не видит меня, не видит.
Потеряла выход.
Почему не видит?
Начинаю петь:
«Солнце – ты, небо – ты,
Все мечты, все цветы,
В море слёз ты – мой смех,
Ты – мой свет в этой тьме,
На, возьми – жизнь моя –
Для тебя, милая!»
Не слышит меня, не слышит.
Мечется из ниши в нишу.
Вот те на –
Я для неё – стена!
Села рядом, заплакала.
Для неё всё вокруг одинаково.
Подошла и ударилась в грудь лбом.
Не видит. Разберёмся потом.
Поворачиваюсь боком.
Она удивлённо вскрикивает,
Не взглянув на меня, убегает.
Из носа кляксы, весь исцарапан,
Лежу, изломан бетоном.
Стены принюхиваются, стены толстеют.
В бреду утекаю куда-то вправо.
Фрагмент 6, другой расклад.
Если царапать на стене гвоздём,
Какое-то время она не растёт,
Пока не исчезнут царапины.
Исцарапал все коридоры –
Вдруг по одному из них
Она будет бежать
Из ловушки тупика.
Где она? Где она?
Где она? Где она?
Где она? Ищу.
/Пропустить до фрагмента 7./
Голос сверху:
«Стен нет, и никогда не было.
Это всё – один большой лифт.
То есть – лестница.
В общем, и то и другое одновременно.
Всё гениально просто –
Встал ногой на ступеньку,
А она под тобой растёт.
Это не стены, кретин.»
Заслушался, отвлёкся, ударился лбом:
«Как же не стены?»
«Нет, для тебя, конечно – стены,
Ведь ты – кретин.
Папа и подумать не мог,
Что никто не захочет наверх.»
Лоб чешется – он не умеет болеть:
«Эй, ты, там наверху,
Не до тебя, давай в другой раз.»
«Но ведь, это так просто!»
«Да я знаю, что просто,
Я не пойму, что просто?»
«Но ведь, ты уже всё знаешь!»
«Да, первой всегда застревает голова.»
«Правильно, осталась ерунда.»
«Что я должен сделать?»
«Поверь мне – протяни руку!»
Чавкаю странным словом:
«По-верь, п-оверь, пове-рь…
Ах да! Ну конечно, вспомнил!»
Полууверенно начинаю долдонить:
«Надо верить в луч.
Луч укажет путь,
Путь к выходу,
А там – киви и помидоры.»
Голос наверху сморщился:
«Прекрати нести этот бред, кретин,
Дай мне руку!»
Смотрю вверх.
Полоска чистого синего неба,
А в моём прицеле зачем-то дождь.
Щурю наверх я прицела свой крест:
Прямо на синем сияньи небес
Режется контур верхом на стене,
Тянется ближе и ближе ко мне…
Стоп.
Где она?
Прицел высыхает от дождя.
Контур исчезает, голос наверху вздыхает:
«Ладно, давай в другой раз.»
Отвечаю: «Извини, не до тебя.»
Из носа кляксы.
Где она? Где она?
Царапаю стены.
Где она? Ищу.
Фрагмент 7, чудо.
Тело не умеет болеть.
Болеть умеет только сердце.
Если болит сердце,
Болит ли остальное – непонятно.
Ищу её.
Коридоры. Коридоры.
Стоп.
Что-то не так.
Если болит сердце –
Остальное не чувствуешь.
На чём стою?
На воздухе, в метре от бумаги, твёрдо.
Почему? Стоп. Не думать.
Руки вверх.
Есть – край стены.
Рывком плюнул на последнюю пуговицу.
Взобрался. Обмяк. Шок.
Первое ощущение – ветер, головокружение.
Край накатывается, вцепляюсь в бетон.
Глаза отошли от яркого света.
Оглядываюсь вокруг.
Напротив сидит в красных шортах
Хозяин голоса сверху.
Свесил ноги вниз, улыбается мне,
А я – ему, и думаю,
А он, ведь, и вправду, всё знает.
Разве можно сидеть в красных шортах
Верхом на стене, болтая ногами,
И что-то не знать?
И вдруг закипаю:
«Как, так, как, они там,
А ты тут – в красных шортах?!»
«Попробуй сам.»
Говорит и улыбается.
Щурясь от яркого света,
С опаской встаю на ноги.
Уровень 2.
Бессилие (бога).
«…Поднимите мне веки!»
Н. Гоголь.
Фрагмент 8, сверху.
Какие толстые стены.
Какие узкие коридоры.
Коридоров всё меньше.
Тупиков тоже мало.
Стены срастаются.
Кое-где остаются колодцы и щели.
Или пустые, или с кретинами.
Пустые остаются на случай,
Если мы передумаем.
С кретинами – зарастают.
Вот, например, сидит один.
Стены уж очень хотят его съесть.
А он их гвоздём исцарапает полностью
И сидит, глядит, следит,
Где царапин нехватка – добавит.
Ложусь на живот, распираюсь покрепче.
Говорю: «Эй, кретин, а ну вылезай!»
С трудом и скрипом лицо поднял вверх,
Смотрит насквозь.
Спрашивает: «Ты не стена?»
Отвечаю повежливей:
«Слушай, кретин, поверь –
Несложная штука –
Просто кверху вытяни руку!»
Шарит прицелом: «А ты не стена?»…
Извиняется: «Ладно, я тут как-нибудь сам.»
И царапает что-то на серой стене
Так красиво и складно, уже обо мне.
Застывает в царапинах наш разговор,
И, на время, стена ослабляет напор…
Самоуверенный кретин.
Гвоздь-то – последний.
Встаю, ухожу.
Вижу другой колодец.
Голос снизу: «Всё – суета.
Выход есть, надо верить.
Надо верить в луч.
Луч укажет путь,
Путь к выходу
Из лабиринта,
А за выходом лежит
Бесконечный бумажный рулон,
А из него растут не стены,
А киви и помидоры.»
Это совсем другой кретин.
Сидит на коленях, а перед ним,
На позолоченном алтаре –
Туалетной бумаги рулон.
И, пока долдонит – стены слушают,
Даже почти не толстеют.
Руку тяну, говорю: «Эй, кретин…»
Ух, ты, увидел, но не меня.
Весь искривился, да как закричит:
«Изыди, загораживающий лучи!»
Превращается в стену.
Вот так.
Фрагмент 9, отчёт.
(Пропустить весь.)
Действительно все кретины
Делятся на две категории.
Тех, которые долдонят про луч,
Пока ещё много, их лучше не трогать,
А то они нервничают
И превращаются в стены.
Пусть лучше сидят на коленках
Перед туалетной бумагой.
Стены их не трогают.
Стены знают, если съесть всех,
Тогда они перестанут быть стенами,
И станут одним монолитным фундаментом,
Надёжной опорой нашим ногам,
Но стены всегда хотят быть стенами.
А тех, других кретинов, которые
Царапают стены гвоздями,
Уже почти совсем не осталось.
Проблема в том, что они не умеют
Стаями жить, как другие кретины.
Если их вдруг собирается много –
Они через час превращаются в стены.
Если их мало, пусть даже двое,
Пусть даже пара – самец и самка,
Тогда они разводят костёр,
Садятся рядом и согреваются,
И смотрят в огонь, и засыпают,
А стены не любят, когда тепло,
И первой всегда застревает голова.
А у тех, которые живут в одиночку,
Всегда очень быстро кончаются гвозди.
А стены не любят, когда их царапают.
Вот он, как раз такой один кретин,
Нервно похрустывая каждым вдохом,
А хруст означает, что в нём бетон,
Обмылком гвоздя от стен отбивается.
Гвоздь переходит в кончики пальцев,
Из-под ногтей текут кляксы.
Кретин мажет стены кляксами.
Стены принюхиваются.
Стены от клякс звереют.
Кретин не чувствует боль, но видит,
Что стены стали расти быстрее.
Кретин встаёт в центре щели
И ставит перед собой
Ведро с водой.
Садится рядом.
Кричу: «Кретин, постой,
Не надо!»
Не слышит меня, не слышит,
Не слышит, тянусь рукой.
Что такое?
Рука ниже стен не идёт.
На ощупь – лёд.
На про-бул-бом – тоже лёд.
Стучу, молочу – не слышит.
На стене ноги, поднимаю глаза.
Опять этот в красных шортах.
Не улыбается. Говорит:
«Это называется потолок.»
«Как-как?» «ПО-ТО-ЛОК.»
«Так ведь, его же нет?»
«Это для тебя,
Снизу он вообще непрозрачный.»
Махнув рукой, уходит.
Кретин внизу засовывает голову в ведро.
Превращается в стену.
Фрагмент 10, об исключениях.
Из колодца чёрного и узкого
Выпрыгивает надежда,
Падает на гладкий бетон,
Зацепиться не за что,
Скользит обратно.
Снова выпрыгивает.
Подхожу ближе,
Рассматриваю надежду:
Сплетена, как положено –
Из шнурков, лоскутов, человечьих волос.
Хватаю её за хвост.
Сразу же появляется голова кретина
И, едва подтянувшись выше стен,
Преображается.
Кляксы из носа течь прекращают,
Из глаз выпадает крестик прицела,
Появляются менее важные части тела,
Пуговицы прирастают обратно к одежде.
Отползает от края, щурясь,
Отпускает надежду.
Встаёт, видит меня,
Бухается на колени:
«Спасибо, господи!»
Бухаюсь рядом:
«Не за что, господи!»
Обнимаемся.
Фрагмент 11, некролог.
Болеть умеет только сердце.
Километры. Километры.
Километры. Километры.
Где она? Ищу.
Навстречу спасённый вчера бог,
Говорит: «Слышь, браток,
Там в щели самка кретина,
Странная, ты сам посмотри.»
Исчезаю здесь, появляюсь там.
Она.
Плачет.
К стене спина.
Сползла до дна.
Сидит одна.
Растёт стена.
Плачет.
Глотаю воздух.
Сажусь, свесив ноги, на край.
Глотаю воздух.
Выдыхаю: « Hi! »
Шарахается в дальний угол:
«Ты кто? Стена?»
Слышит.
Глотаю воздух.
Выдыхаю: «Нет.»
Смотрит мимо.
Мимо. Мимо. Всё мимо.
Не видит.
Глотаю воздух.
У неё прицел.
Выдыхаю разом:
«Ты не увидишь меня, но поверь мне,
Рядом я, здесь, но на уровне верхнем,
Крепко держусь на бетонной стене.
Ты протяни свою руку ко мне.
Я подниму тебя очень легко –
Это не страшно, здесь не высоко.»
В ужасе вжимается в угол.
Стены хрустят от удовольствия.
Больше всего на свете стены любят ужас.
Стены толстеют по секундам.
Глотаю крик, выдыхаю:
«Почему ты не веришь мне?»
Ужас закрывает её уши руками.
Проглоченный крик во мне взрывается:
«ПОЧЕМУ?»
Не слышит.
Бессилен. Нет, вытолкнуть её!
А я? Молчи! Вытолкнуть её снизу!
Отрываюсь от стены.
Повисаю на месте.
Стою на воздухе.
Воздух не пускает меня.
Сажусь на стену.
Теперь бессилен.
Глотаю воздух.
Бессилен.
Глотаю воздух.
Выключаюсь – мне всё равно.
Стены срастаются.
Сижу, свесив ноги.
Щель закрывается.
Она там – внизу.
Глотаю воздух.
Мне всё равно.
Боги бегут ко мне.
Не успевают.
Мне всё равно.
Она там – внизу.
Глотаю воздух.
Первой всегда застревает голова.
Значит – бетон.
Мне всё равно.
Дальше не могу видеть.
В глазах темно.
Глотаю воздух.
Мне всё равно.
Боги не успели.
Что-то мне жмут ботинки.
Ноги не умеют болеть.
Щель исчезла.
Болеть умеет только сердце.
Фрагмент 12, самый длинный.
Это темно не в глазах.
Просто солнца больше нет.
Мне всё равно, сколько веков я здесь,
И сколько в каждой минуте тысяч лет.
Фрагмент 13, happy end.
(Пропустить.)
Если некое нечто
Будет становиться всё теплее и теплее,
Оно не обязательно станет горячим.
Оно может стать пронзительно тёплым,
Согревающим все насквозь и надолго,
Каждую клетку и каждый атом.
Это тепло доброго сердца.
А если другое нечто
Будет всё легче и легче,
Это вовсе не значит,
Что оно станет невесомым.
Оно может стать безумно лёгким,
Снимающим тяжесть и глупую боль.
Это лёгкость чистого сердца.
А если исхитриться то и другое
Поместить в кастрюлю с названием: череп,
На слабом огне, непрерывно помешивая,
Варить две-три бесконечности времени,
Добавить по вкусу запахи, краски,
Буквы и ветер, немного Луны,
То получится сплав
Известный, как: нежность.
Во тьме она прикоснулась ко мне
Нежно.
От неё пахло свежим
Клеверным сеном,
И поэтому солнце, не медля,
Зажглось, где ему и положено.
Стоп.
Она.
Как?
Глотаю воздух:
«Как ты здесь очутилась?»
Улыбается: «Не знаю.»
Просыпаюсь.
Дёргаюсь, неудобно падаю.
Ноги по колено в бетоне.
Она нежно стоит рядом.
Она.
Провалиться мне по самое горло,
Если не она.
Тот же взгляд без дна.
Утонул я в нём
С первой встречи – там.
Годы, день за днём,
К этим шёл глазам…
Стоп.
При чём тут рифма?
Ноги по колено в бетоне.
Неудобно молчать, спрашиваю:
«Что ты здесь делаешь?»
Улыбается: «Не знаю.»
Вот она – рядом,
Дотянуться, обвить рукой…
Ноги по колено в бетоне.
Не могу улыбнуться: «А где все?»
Улыбается: «Не знаю.»
Скрещиваю руки за спиной,
Держу одну другой.
Ноги по колено в бетоне.
Действительно интересный вопрос,
Самый первый: «Ты кто?»
Улыбается: «Теперь – не знаю.»
Делает шаг ко мне,
Теребит мои волосы.
Ноги по колено в бетоне.
Почти теряю сознание.
Почти кричу: «Ты что не видишь,
Что у меня ноги по колено в бетоне?»
Улыбается: «Не вижу.»
Приближается, целует в губы.
Солнце, стесняясь, прячется.
Окончательно схожу с ума.
Фрагмент 14, P.S.
Когда я очень прошу – она уходит.
Потом возвращается
И пахнет свежим клеверным сеном.
Она приносит чернила, перья
И чистые тетради в клетку.
Она садится передо мной,
А я пишу её портреты.
Вот последний её портрет.
Она такая красивая – в кирпичик.
Стена.
На всех её портретах – стены.
Я больше ничего не умею рисовать.
Из стопок тетрадей с портретами
Мы соорудили небольшой дворец
С высокими окнами.
Вся эта история продолжается
Ровно одну секунду.
F I N.
_____________________________________
( Далее пропустить всё.)
Фрагмент 15, финальный аккорд.
Звенит звонок.
Смотрю в окно.
Из-за неба выходит великан.
Вокруг него бегут боги.
Подходит ближе.
Это не великан.
Это не боги.
Это тот, который всё знает.
Только он знает ещё больше.
А за ним бегут дети,
Первоклассники.
Одежды богов им велики,
Рукава и штанины закатаны.
Подходят к дворцу.
Моя богиня встаёт за спиной,
Я встаю по колено в бетоне.
Дети галдят снаружи.
Он заходит один.
Он в белой шёлковой тройке,
На нём белая шляпа
И оранжевая бабочка.
Улыбается,
А я ему, и спрашиваю:
«Почему они… а как же мы?»
Отвечает: «В следующий раз,
Вы пропустили начало года.»
Дети галдят, а я удивляюсь:
«Почему их так много?»
«Уже родились и выросли те,
Кто до конца оставался кретином.»
Протягивает свёрток:
«Это тебе, с Днём Рожденья!»
Удивляюсь: «У меня не сегодня.»
Улыбается: «Теперь сегодня.»
Впускает богов: «Смотрите, дети,
Это ещё один кабинет новой школы,
А этот дяденька в полу –
Ваш новый преподаватель левитации.
Занятия здесь начинаются завтра.»
Немного погодя, обретаю дар речи:
«Как же, я ведь не умею?»
Отвечает строго: «Ну-ка вспомни!»
Молчу, а он улыбается.
Подходит один бог.
Мы с ним одного роста,
Я – по колено в бетоне,
Он – в закатанных джинсах,
Но смотрит выше меня,
Спрашивает: «Дяденька,
А из чего получается левитация?»
Дёргаюсь, ловлю его взгляд.
Нашёл отраженье в зрачках, а там – я.
Стою во весь рост,
Добрый и сильный,
А за спиной у меня не она –
Крылья.
Но я по колено в бетоне.
Не знаю ответ.
Смотрю на того, который всё знает.
Подсказывает мне шёпотом:
«Левитация состоит
Из гвоздей и бумажных рулонов…»
Повторяю и, вдруг, понимаю сам:
«Левитация состоит
Из гвоздей и бумажных рулонов.
В основном – из гвоздей.
А ещё, надо долго стоять на коленках.
Надо видеть луч.
Луч укажет путь.
Путь наверх.
Вера – наши глаза, мальчик.»
Он удивляется: «И всё?»
«Нет, сначала надо найти верстак
И поставить на него
Семнадцать пустых кружек,
С ложками и прилипшей заваркой.
Потом будет орфографический словарь
И семнадцать чистых конвертов.
Но никогда не открывай без взрослых
Цистерну с надписью:
«Осторожно! Сжиженная мысль.»
Она – очень холодная.»
Вдруг тот, который всё знает,
Подмигивает мне и высыпает,
Достав из кармана, мешок апельсинов.
Дети хохочут, а он улыбается.
Кивает мне. Все разом уходят,
И, следом за ними – гам.
Моя богиня приносит ножницы.
Разрезаем на подарке ленту,
Разворачиваем обертку,
А там, внутри – компрессор
И отбойный молоток.
Что-то мне жмут ботинки.
Уровень 3.
Свобода (поровну).
«…Там, где зелёные деревья
и золото на голубом.»
Б. Г.
Фрагмент 16, флажолет.
(При желании – эпилог.)
До синего голубое небо.
Ветерок с вкраплениями осени.
Мимо спелой гречихи
Ковыляю с тростью по колее.
Целюсь в берёзовую рощу,
Внутри зелёную с золотой опушкой.
Ворота рощи затянул почётный гражданин,
Регулировщик численности мух.
Мухи по-прежнему неразумны,
С ними иначе пока нельзя.
Здороваюсь, вхожу в калитку.
Ковёр листвы заранее сообщает
Всем жителям леса – я иду.
Подберёзовики, по два-три, все крепкие,
Чем-то похожие на Николая Рубцова,
Торопливо снимают шляпы,
Кланяются и, осторожно,
Чтобы не повредить грибницу,
Вылезают и прыгают
В мою новую корзину.
Белые степенно кивают,
Позволяют себя подсаживать.
Вдруг чутьё тянет в сторону.
В тени, в ямке, за кустом боярки
Снимаю тростью слой листьев.
Сердце пропускает такт.
Так.
Замахиваюсь тростью.
Она тут же увеличивается втрое.
Успокаиваюсь, сажусь, ворчу:
«Опять ты?»
Лениво зевает:
«Не все мы умрём, но все изменимся…
Я другая.»
Разговаривает? И вправду, другая.
Спрашиваю: «Неужели всё снова?»
«Да нет, похоже, будет интереснее.»
Я вздыхаю.
Она улыбается: «Главное, не забудь
Наступить на меня, когда подрасту.»
Улыбается? И вправду, другая.
Через неделю мне в первый класс.
Моя богиня станет мне мамой.
Она уже в курсе, и даже сшила
Мне по размеру новый костюм.
А эта – тут, как тут –
Маленькая,
Разговорчивая,
Улыбчивая,
Совсем другая,
Но всё же – стена.
THE END.