Моя бабка пряла пушистую пряжу из шерсти кудрявых овец. Моей матери сказано столько слов, она не помнит, где мать, где отец. Моя бабка, старая ключница Марфа, всё тянет алую нить. "Слушай, дочка..." - она начинает, но не знает о чём говорить.
Моя мама из сотен неловких слов выбирает со знанием дела. Это больше, чем может женщина сделать из бабкиного задела. И у Марфы тонкий, изысканный вкус, она прялку качая, пела:
Спи, Верда, спи.
Уснули они,
И ты засыпай до весны.
И, слову верны,
Умирают они -
Здесь уснут, там проснутся они.
Но помнят они
Не мёртвые сны,
А корни в теле весны.
Моей матери нужно множество спиц: короткие для чулок... Но для самых прочных всегда наступает земной, особенный срок. И, глядя за ловкостью строгой рабочей, натруженной правой руки, я слышу, как мать начинает: "Слушай..." - она, дочь своей матери, не знает о чём говорить.
Её дочь, выбирает такие слова, что ("накид...семь, восемь, девять")на десятую каждую лицевую у мамы другая идея. И такой, уколовшейся веретеном, ей, в колёсах крутившей спицы, её мать поёт ту новую песню, пока ей так крепко спится.