Ars longa, vita brevis.
Путь искусства долог, а жизнь коротка.
Hippokrates, 460 BC
В тот вечер давали фиалку Монмартра -
Аншлаг! Суета и дурдом на парковке.
Тогда Николай не лишенный сноровки
Поставил свой лексус вдали от театра
Послышался скрип его крепкой подошвы
Шуршанье дубленки его на морозе
И в воздух студеный как на паровозе
Взлетел его ропот: ну как же, ну что ж вы?!
Вошел. Вестибюль. Гардероб. Гардеробщик.
Бинокль. Номерок. Билетерша. Афиша.
Буфет и буфетчица. Ваза и ниша.
Захлопали, вышли в эмоциях общих
В антракте зашел Николай за кулисы
Там что-то таскали, на чем-то играли
Там в кучу смешались актеры, рояли
Пожарники, лошади, стулья, актрисы
Но твердо искал Николай режиссера
Он просто хотел бы пожать ему руку
За творческий подвиг, душевную муку
Что не позволял расслабляться актерам
Пожатие было горячим и быстрым
И слов Николая никто не расслышал
Но он был доволен собою и вышел
Оставив кулисы делам закулисным
Партер с бельэтажем высказывал мысли
Галдел, хохотал, растопыривал пальцы
На ярусах тихо сидели страдальцы
Чужие на радостном празднике жизни
Но был уж таков Николай Панибратцев
Он нес по заснеженным тропам народу
Причастности радость и счастья свободу
Везде успевать и во всем разбираться
***
В тот вечер пролег его путь мимо дома,
В котором жила одиноко и скромно
Одна поэтесса… «Хоть мы не знакомы,
Зайду на часок», - Панибратцев проворно
Взбежал на четвертый этаж… Перед дверью
Наслушавшись лязга цепей и засовов
Вступил он в подобие каменной кельи
И словно застыл перед взглядом суровых
Но ласковых глаз, из которых струилось
Так много всего несказанно большого…
Беседа их длилась, и длилась, и длилась
Уже поутру, в половине шестого
Решил Николай, что пора собираться…
В груди его выросло новое чувство
Плеча, пониманья, причастности, братства
И равенства в солнечном храме искусства
***
В тот вечер маститый приезжий художник
Устроил в фойе Марриот биеннале
Вот наш Николай, расписавшись в журнале
Взгляд ласковый бросив на свой внедорожник
Который стоял горделиво у входа
Протиснулся в холл, взял закуску с подноса
Лицом уподобившись знаку вопроса
Он начал ответы искать у народа
На стенах висели холсты: натюрморты,
С полсотни портретов, пейзажи, пейзажи
Чуть-чуть акварелей, эскизов и даже
Афиши, плакаты, гравюры, офорты
На них не смотрел Николай совершенно
Но вместо того он под горным ландшафтом
Художника смачным снабдил брудершафтом
И слезы восторга пролил вдохновенно
Он цепко глазами пытался проникнуть
В людские эмоции, в страсти и сплетни…
Он с выставки вышел под утро, последним
Чтоб спящему городу радостно крикнуть
Порыв его был нестерпим, колоссален
Туда, где снегами укрыты вершины
Где бродят суровые духом мужчины
А женщины ждут их, грустнея глазами
***
Весь город пришел на премьеру балета
Здесь были магнаты, чиновники, клерки
Врачи гинекологи и акушерки
Провайдеры разных услуг Интернета
Автобусов восемь одних иностранцев
Спортсмены, артисты, певцы, адвокаты
Блондинки, брюнеты, модели, мулаты
Был в этой толпе Николай Панибратцев
Расселись и шорох затих постепенно
Лишь в пятом ряду чья-то дама сморкалась
Огромная люстра тускнела. Смеркалось.
Вошел дирижер и довольно надменно
Здороваясь за руку с первою скрипкой
Он – плюх – возложил на пюпитр партитуру
Затем развернул в черном фраке фигуру
И зал наградил лучезарной улыбкой
По взмаху его удивительной палки
Как будто с цепей посрывались собаки
Оркестр встрепенулся, и нотные знаки
Ожив, заметались под сводом, как галки
Соседке шепнул Николай: увертюра
Но сзади сказали: нельзя ли потише
В оркестре вдруг стихли, сидели как мыши
И занавес в стороны двинулся с шура…
С шуршанием шелка, с величьем цунами
Все ахнули – сцена являла собою
Залитое солнцем зеленое море
Где чайки порхали над с пеной волнами
Одна Николаю понравилась даже -
Так гордо она разводила руками,
Как будто известный Харук Маруками
Был ею сподвигнут на «Кафку на пляже»
«Куплю ей огромный букет в перерыве»
Решил Николай и в мечтах перенесся
На чудный, тропический, маленький остров
Где он с этой чайкой в безумном порыве
Сливается в полном любви поцелуе
На пляже, в гостинице, в джунглях, в кафешке…
Когда он проснулся, пришлось ему в спешке
Бежать меж пустыми рядами, рискуя
Цветы не купить и записку не вставить
В которой он стих написать собирался
Но не написал, но зато расписался:
«Богине от Коли на вечную память»...
Когда же восторг завершил перекат свой,
Когда опустели партер и галерка
Не стал Николай пробираться в гримерку -
Он преобразился и стал Бодхисатвой.