Больничной палаты холодные блеклые стены,
Казённые штампы на простыни, словно узор…
Растерянный взгляд сгоряча отомщенной Измены,
Надежды, оборванной вдруг, угасающий взор.
И хитрый прищур от ещё одного избавленья
Нужды или Выгоды – это теперь всё равно…
Нам право дано принимать непростое решенье:
Убийцы в законе, в туманное смотрим окно.
Там голая ветка прогнулась, у тайного лаза,
Под тяжестью страной: как памятник чьей-то судьбе,
Весь день не спуская сурового чёрного глаза,
Ворона сидит на пустом, одиноком гнезде.
Сквозь мокрый снег виден асфальт: снова пахнет весною…
Природа ждёт солнца и радости – что ж за напасть
Платить вечным грешницам, нам, смертоносной ценою
За близость двоих, за природную радость, за страсть?
На тумбочке яблоки – ну, что за ирония – алы,
Наверное, Ева такое в раю сорвала…
Мы здесь вечерами глядим про любовь сериалы
И книжки читаем – всегда с наказанием зла…
Мы ищем себе оправданье, но правда двоится:
Быть женщиной – тяжкий, мучительный, пагубный крест.
Не мог бы на свет никогда больше Пушкин родиться –
И мог бы уже никогда не родиться Дантес!..
Но как рассуждать, если жизнь эта дышит и бьётся
В зародыше маленьком том, без ногтей и без век,
Под сердцем твоим, под полуденным небом, под солнцем, –
Каким бы ни стал он, но он уже есть человек!
Телесную боль опрометчиво шприц приглушает,
За дело берётся своё с новой силой душа:
И снится всю ночь, как безжалостно опустошая,
Кровавая каша из плоти плывёт из стального ковша…
И месиво тёплых, дымящихся, скользких комочков
Смеётся и голосом детским терзает опять.
Кем были они? Может, сыном? А может быть, дочкой? –
Мы будем о том до последнего вздоха гадать.
Лелея желанных, других, и храня до угара,
Пред теми не сможем вины до конца искупить…
Зачем я здесь, Господи, жду исцеленья от дара,
От участи гордой и праведной – матерью быть?!