Юноше обдумывающему тюрьму
решающему с кого, и куда бы деться
почти не задумываясь не совру
что лучше - с медвежьего семейства
что в каждой музейной стене на виду
а что там в запасниках и дела нету
и то что случилось в сосновом бору
теперь разворачиваем на конфетах.
Такая вот вышла коза-деррида
вселенская можно сказать деконструкция
медведи те сгинули все без следа
а мы наблюдаем везде их присутствие.
Где коричневеет пятно от конфет
где справа растет подвенечная мгла
медвежья мадонна с чьего-то совета
навечно оскалила в кадр жемчуга.
И с ней не подвержены всякой тектонике
годов и навряд ли когда-то умрут
смешные когтистые неоплатоники
сосновое утро нам снова крадут.
И кто бы и где ни скакал на верблюде,
пусть эту медведицу в зоне веков
рогатиной взяли тамбовские люди
и усыновил медвежат Третьяков.
Пускай ни один волос не упадет
с голов неприкаянных медвежат,
но автор романа до нас не дойдет
он смыт с полотна и с истории сжат.
Кто все эти люди, мелькающие в метро
в плащевках, накинутых на узловатые мощи
никто не подправит им в контур лицо,
архангел Гавриил, господин хороший.
И каждый коричнев лицом и сердит
конфеточный царь, секретарь обложек
и в каждом ребенке безродный сидит
и смотрит в просвет с медвежонком Сережей.
Так в чем мессианство и кто разберет
письмо, где синит полоса над нами,
и лишь отойдем от картины, дойдет
что автор всего этого просто украден.
Не стало кудрявого с блеском ланит
его так с тех пор и нигде не видали,
со старых полотен бывает саднит
смерть автора в грязном московском вокзале.