Земля съедает все дороги
Сговорившись с дождями
Исходит слезами неба
Которые, упав на ее тело
Обращаются соками мутными
В которых отразившись, прокаженный
Сочтет себя, наверное, красавцем
А Нарцисс пойдет прожигать глаза
В иное место
Бездорожья потворствуют проворным пальцам
Катится карета по едва видимой земляной ленте
Вздрагивая на каждой яме
Раздражаясь от каждого камня
Что подвернется под колесо
Тряска обретает ритм
И становится аккомпанементом
Так подыгрывает бездорожье внезапному всполоху
Что пронзил двух странников
Пока пейзажи пляшут снаружи
А ветви, несущие бремя влаги
Льнут к небрежно зашторенным окнам
Меж четырех дрожащих стен
Не смеет оборваться нить разговора
Ибо иссякнут слова –
И настанет конец движениям
Так странница воплощает в себе рог изобилия
О двух концах
Ведет и ведет речи
Знакомые более чем хорошо
Лукавой внимающей стороне
Но нить все тянется и тянется
Безостановочно
Ибо стоит ей оборваться
Потревоженной ножницами вздоха
И другой конец рога
Оскорбленный
Прекратит источать свои богатства
Каждая сторона работает на другую
Это – противоположность дуэли
Ибо там
Если один из дерущихся зазевается
Его ждет падение
Здесь же наоборот
Иссякнут речи –
И она останется в живых
Прекратятся слова –
И визави не узнает о том
Что было совершено им когда-то
Бесхитростная и искусная сделка
Лихорадочное и трезвое
Подтверждение некогда принесенной клятвы
Точка, которую никак не поставят
Чернила белого цвета
На мягкой бумаге алых оттенков
И неумолимое живое перо
А ветви, согнувшись от бремени дождя
Глядят сквозь зашторенные окна
А земля продолжает потворствовать страннику
Подсовывая холмы и впадины под колеса
Создавая созвучие ритму.
На слуг полагаются менее всего
Прыткий и юркий хранитель печати
Резвился в углу с новою безделушкой
Пока чьи-то узловатые пальцы
Взламывали незапечатанную тайну
И извлекали на неверный свет
Беззащитные листы
Благочестием и глупостью полнилось
Кострище, разведенное на заднем дворе
Ибо даже под дождем сумело оно пожрать
Множества чувств и мыслей
Быть может, за океаном и сбывается зловещий обычай
Когда мозг, извлеченный из черепа врага
И употребленный в пищу
Приумножает мудрость едока
А сердце уютно бьется в чужом желудке
Питая чревоугодника неведомыми страстями
На этом же острове все по-иному
Глупый и прожорливый пламень
Остался таким же, каким и был
На листах, украденных у вечности
Съеживаются буквы об острых углах
Пока маленький нескладный бездельник
Меряет чужой лавровый венец
И опрокидывает ненужные чернильницы.
Вернейшую сестру Времени мучат какие-то боли
Иначе зачем ей карета?
Зачем недовольная чахлая дева
С размалеванным лицом
В черном балахоне
Порванном в местах наивысшего интереса
Зажимает удила пухлыми губами?
Быть может, слишком разбита и ухабиста
Дорога к распахнутым вратам дворца?
Быть может, злобные ветви
Грозятся выщекотать глаза вознице?
Быть может, обрушились мосты
Во внезапно заклокотавшие реки?
Но слишком стара она, чтобы обманывать саму себя
Ведь здесь дорога легла сама по себе
Не один год назад
Соблазнительно короткою стала
Многообещающе широкою
Маняще ровною
И зачем нужна карета вернейшей сестре Времени?
Неужели ее мучат какие-то боли?
Неужели слезы сочатся из дыр
В которых отродясь не вращались глаза?
Какой из миров разлетелся на куски
Сегодня утром?
Чьи-то проворные руки
Подсовывают уголья и булавки
Под тело, что все еще непокоится
На измученных простынях
А рядом рог изобилия с одним лишь концом
Воплощен в женщине
Завершается рама
Руками того же мастера
И повисает в тяжелом воздухе
Нить давнего монолога
Такого, который мог бы стать легендою
И даже более – лживой сказкою
Если бы верили только лицам
И не имели памяти
Замирает рука от приказа свыше
И собирает уголья и булавки
В свою позабывшую о боли ладонь
Легко и уверенно дергает за вожжи
Невыносимейшая сестра Времени
Так заплаканная Клото
И жестокосердная Лахезис
Передают наконец нить, которую не видно за узлами
Спокойной и скорбной Атропе.
Земля съедает все дороги
Сговорившись с дождями
Исходит слезами неба
Которые, упав на ее тело
Обращаются соками мутными
В которых отразившись, прокаженный
Сочтет себя, наверное, красавцем
А Нарцисс пойдет прожигать глаза
В иное место
От ненужных и случайных
Совершенно бездействующих лиц
Освобождается сцена
Убираются декорации
И приглушается свет
И в наступившей тишине
Почти что можно уловить
Топот множества легких ног
На острие булавочной головки
О, неугомонные Мойры!
Мало было вам эту нить
Выпрясть, протянуть и обрезать
Вы еще хотите вышить ею
Нашу плоть, столь падкую до трагедий
Лишь бы не завершилось наслаждение – пыткою
Лишь бы игла невзначай не вонзилась в сердце.