Этот край – пустошь от горизонта до горизонта
И поэтому самый низкий холм –
Нездоровый бугор на земной коже –
Уже может называться горою
А на горе этой – несмолкаемое движение
Множество людей
Самого разного толка
Но даже издалека
Видно, что их объединяет единый порыв
Наверное, там вершится нечто важное
Столь важное, что едва ли не священное
Ежели так – станем грешниками,
Всего лишь пройдя мимо
Да, нельзя не взглянуть на это
А нужно привязать усталых мулов
Под не менее усталым деревом
И отправиться на гору пешком
И влиться в вершинное море паломников
Дабы вместе с ними внимать
И наслаждаться толчеей
Изящными ножками неряшливого ангела
Что, смеясь, проходится пред взорами
Предвосхищая появление Мессии
Да, скоро, скоро – лишь зайдет солнце
(Хотя вряд ли мы заметим его скорбный уход
Вряд ли; небо застили тучи)
Скоро начнется действо, что не повторится
Уж боле в этом месте
Может, далеко отсюда
Ежели кому-нибудь повезет
Он и сможет узреть нечто подобное
Действие назревает
Зашло солнце – чувствуют паломники
(Ах, вот оно, пресловутое шестое чувство!)
И каждому вдруг резко стало дурно
Там чахлая вдова упала наземь
А у кого-то разорвался клочок кожи
На котором ранее болталась бесполезная рука
И бешено заныла затянувшаяся глазница
Но где же Мессия? – вопрошают ангелочка
Нетерпеливо дергая ее за край юбки
Она недовольно надувает губки
И топает ножкой
И скрывается за ширмой
Затишье повисает над головами паломников
Утихомириваются жесты
Смолкают голоса
Недовольство предается забвению
И вот – ура! Благословенно будет это время! –
Тяжелые портьеры колышутся
Целомудренно раздвигаются
И на священные подмостки
Ступая тихо и тяжело
Выходит некто
Возгласы разного рода вырываются из глоток
Странен обликом Мессия
Нет нимба вокруг его головы
(Виноват туман! – шепчет ангел из-за кулис)
Что ж, простим отсутствие крыльев
Учитывая присутствие скромности
(На лице позволено видеть лишь глаза)
По крайней мере, есть ореол тайны
(Вот и первое чудо! Не в диковинку ореол светящийся
Однако кто принимал в свои глаза
Действительно темный свет?)
Первые пассы рук
Болезненно белеющих
Из-под широких рукавов балахона
(Видно, мир его – пещеры)
Кто-то в первом ряду
Уже колышется во власти гипноза
Подобно морскому изваянию
Химера покоя пронеслась перед лицом слепого
В глазах Мессии сквозит проницательность
Причудливые слова слетают с невидимых губ
Волосы цвета смолы
Колышутся по бокам скрытого лица
Опять кто-то не выдерживает бремени экстаза
И со стоном продирается сквозь толпу
Искореженной рукою
Хватается за край темного одеяния
И кричит, думая, что шепчет
О сокровенных недугах
Что гложут его уж не первый год
Исступленно просит помощи
И Мессия подносит к его лицу флакон
С мазью, что может творить чудеса
С воплем, исполненным благодарности
Немощный простирает руки
Но Мессия плавным движением
Отводит правую ладонь назад
И протягивает левую
И лишь только ложится в нее
Тусклая монета –
Немощный одарен долгожданной мазью
(А то, что смрадна эта мазь –
Пустяки!
Ведь назавтра мир вокруг страдальца
Станет зримо лучше)
И слепец получает свою долю эликсира
Прямо в лицо
(А то, что жжется этот эликсир –
Глупости!
Ведь болит лишь то, что живет
Вот и ожили глаза его
Как и было обещано)
Хохочет ангел за кулисами
(Наверное, от радости! Милосердная!)
И, завороженные, очарованные
Готовы участники действа
Вечно слушать Мессию
Даже если он проклянет существующего Христа
Этого чудного небесного журавля
Ведь странный вороной целитель
Несоизмеримо ближе
И гораздо ощутимее
Лицо овевает ветер
От взмахов его одеяний
Неестественный аромат его волос
Атакует органы обоняния
И физически расковывает
Его проницательно-изможденный взгляд
Дрожат все внутренности
От одного звука его голоса
Кажется: сейчас разойдутся края ран
И встретятся вновь
Не оставляя шрамов
Гной, сочащийся из глаз
Станет прозрачной слезою
Из иссохших грудей польется молоко
Щеки зарумянятся не от вина
И не от язв
С наступлением ночи подмостки пустеют
Но вечер не отпускает изматывающе долго
Не желает стенающая толпа
Расставаться с чудесным целителем
Но он велит им ждать утра
Утром исчезнет боль
Ждать утра, говорит он
И скрывается за шторами
И кому-то посчастливилось
Зажать в кулаке на прощание
Его иссиня-черный волос
Окончен сеанс благодати
Разобраны подмостки
И Мессия уже далеко
Путешествует по ухабистым дорогам
В компании неряшливого ангела
И преданного апостола
Стонет, не зная сна
Между избитых молью одеял
Пока ангел охлаждает его чело грязной тряпкой
А апостол измеряет на глаз
Уровни эликсиров в колбах
Кое-где зелья не хватает
И прилежный ученик
Исправляет свою ошибку
Плевок дороже золота! –
Хихикает ангел в замаранный кулачок
Приподнимая юбки перед скучающим Мессией
Который задумчиво перебирает пальцами
Искусственные черные волосы
И думает об обещаниях
Которые приготовит на завтра
И просчитывает мили, что отделяют его
От одураченного пустыря
Кто-то отделается несварением желудка
Кто-то не заметит новой язвы
Что заменила собою старую
Кто-то не заметит ничего вовсе
(Ведь его найдут, разложившегося
В канаве спустя пару дней)
Изможденный самозванец
Освобождается не без труда
От прилипших к телу одеяний
Глядит на ровный ряд жидкостей в бутылках
(С математической точностью отмерена в них ложь)
И его тошнит
Что ж, он всегда был честен
Плескал в лицо правдой, будто бы кислотою
И колол, будто бы шпилькой, исподтишка
Но чаще – насмешливая резаная ранка
Украшала лоб неприятеля
Прямо в разгаре банкета
Самое отчаянное веселье – злорадное
Однако настало время
Когда острый его язык
Поранил его собственную щеку
И он решил укрыться за лживою личиной
Аидова амброзия в бутылках –
Будто бы кровь в венах
Или еще какой-нибудь сок
Из многочисленных телесных
Разница не столь существенна
Никто не посмеет услышать
Как кричит Мессия
Отдирая одежду от тела
Никто не посмеет увидеть
Как подкашиваются его ноги
Простим отсутствие крыльев
Учитывая присутствие скромности
Жесточайшая страсть – любопытство
И поэтому, подобно нарыву
Назревает вопрос
Кто же так жестоко расцеловал его?
Однако Мессии пристало быть целомудренным
Говоря проще, ему пристало быть мертвым
Раз уж на то пошло – то и вовсе слепым
Однако никто не сможет забыть его сверлящего взгляда
И он выходит на новые подмостки
Поступью тихой и твердою
Назло всем
И назло ему самому
Невольно прорезается на закрытом от взглядов лице
Едкая и увечная улыбка.