I
Сломанный стержень торчит из плеча, на котором запеклась кровь,
Крыло волочится, как флаг побежденного,
Больше не летать вольно в небе, а жить, голодая,
С болью, несколько дней: ни кот, ни койот
Не сократят неделю ожидания смерти, это игра без карт.
Он стоит под дубом и ждет
Шагов хромого спасителя; ночью он вспоминает свободу
И летает во сне; рассвет разрушает сон.
Он силен, а боль страшнее для сильного, беспомощность для него страшнее.
Дневные псы приходят и мучают его
На расстоянии, и никто, кроме смерти-избавителя, не усмирит эту главу,
Бесстрашную готовность, пугающие очи.
Дикий Бог мира иногда милосерден к тем,
Кто просит о милосердии, нечасто же к дерзким.
Вы его не знаете, вы, люди общин, или же вы о нем забыли;
Невоздержанный и неукрощенный, ястреб помнит о нем;
Прекрасные и дикие, ястребы и умирающие люди о нем помнят.
II
Я бы скорее, если бы не было наказания, убил человека, чем ястреба; но длинный
красный след
Не оставил ничего, кроме беспомощной боли,
От кости, слишком размозженной для срастания, крыла, волочившегося под его лапами, когда он двигался.
Мы кормили его шесть недель, я предоставил ему свободу,
Он блуждал по холму над морем и вернулся вечером, прося
о смерти,
Не как бродяга – в его глазах все еще была старая
Неуклонная дерзновенность.
Я поднес ему свинцовый дар в сумерках.
Что упало, то упокоилось – мягкие, как у совы, нежные перья; но что
Воспарило – яростный взлет: ночные цапли у вышедшей из берегов реки кричали,
видя его,
До тех пор, пока он полностью не выскользнул из ножен реальности.
Robinson Jeffers – Hurt Hawk
I
The broken pillar of the wing jags from the clotted shoulder,
The wing trails like a banner in defeat,
No more to use the sky forever but live with famine
And pain a few days: cat nor coyote
Will shorten the week of waiting for death, there is game without talons.
He stands under the oak-bush and waits
The lame feet of salvation; at night he remembers freedom
And flies in a dream, the dawns ruin it.
He is strong and pain is worse to the strong, incapacity is worse.
The curs of the day come and torment him
At distance, no one but death the redeemer will humble that head,
The intrepid readiness, the terrible eyes.
The wild God of the world is sometimes merciful to those
That ask mercy, not often to the arrogant.
You do not know him, you communal people, or you have forgotten him;
Intemperate and savage, the hawk remembers him;
Beautiful and wild, the hawks, and men that are dying, remember him.
II
I'd sooner, except the penalties, kill a man than a hawk; but the great
redtail
Had nothing left but unable misery
From the bone too shattered for mending, the wing that trailed under his
talons when he moved.
We had fed him six weeks, I gave him freedom,
He wandered over the foreland hill and returned in the evening, asking for
death,
Not like a beggar, still eyed with the old
Implacable arrogance.
I gave him the lead gift in the twilight.
What fell was relaxed, Owl-downy, soft feminine feathers; but what
Soared: the fierce rush: the night-herons by the flooded river cried fear at
its rising
Before it was quite unsheathed from reality.