Я всегда тосковал по форме более ёмкой,
что была бы ни слишком поэзией, ни слишком прозой
и позволила бы общаться, не обрекая никого,
ни автора, ни читателя, на страдания высшего толка.
В самой сути поэзии есть непристойное что-то:
возникает из нас нечто, о чём мы не знали, что в нас оно есть,
а мы таращим глаза, словно из нас выпрыгнул тигр
и стоит в круге света, похлёстывая себя хвостом по бокам.
Потому справедливо считается, что стихи нам диктует демоний,
хоть это и преувеличение полагать, что он, конечно же, ангел.
Трудно понять, откуда берётся вся эта гордость поэтов,
если стыдно бывает им оттого, что заметна их слабость.
Кто же в здравом уме захотел бы стать прибежищем духов,
что живут в нём, как в собственном доме, вещая на разных наречьях,
и, словно им мало украсть его голос и руку,
они для собственного удобства пытаются даже влиять на его судьбу?
Поскольку нынче в цене то, что носит приметы болезни,
кто-то может подумать, что я просто шучу,
или, что я открыл ещё один способ
восславлять Искусство посредствам иронии.
Было время, когда читались лишь мудрые книги
те, что помогают сносить боль и несчастье.
Но ведь это не то же самое, что просматривать тысячи
произведений родом прямо из психиатрической клиники.
А ведь мир совсем не такой, как нам кажется,
и мы совсем не такие, как в собственных бреднях.
Потому-то все люди хранят молчаливую благопристойность,
добиваясь тем уважения родственников и соседей.
А в поэзии пользы всего-то, что нам она напоминает,
как трудно всегда оставаться одной и той же особой,
ибо дом наш открыт, на ключ не заперты двери,
а незримые гости входят и выходят.
Что ж, согласен, то, что здесь я сказал, совсем не поэзия,
потому что стихи писать позволительно изредка и неохотно,
лишь по невыносимой нужде и только с надеждой,
что не злые, а добрые духи избрали нас своим инструментом.
(перевод с польского)