А март в Москве такой невероятный,
что даже в этом горестном году
он так меня зажёг, что на попятный
ни в чём я не шатнусь и не пойду.
Струя дождя серебряною плетью
сечёт разлив дрожащей синевы.
И в мёрзлых ветках зреет многоцветье.
И под асфальтом зреет взрыв травы.
И под бетонно-каменною клетью
душа и почва – как ни назови –
дождём, слезами, кровью лихолетья
поют, зовут и плачут о любви.
И я опять во всём любовью движим.
Она сильней, чем ненависть, во мне.
Бегу, лечу, спешу за солнцем рыжим
и вижу свет его в моём окне…