Когда уходит жизнь в песок
и не найти других исходов,
когда случается беда
непротивления рутине,
ствол упирается в висок,
колец в нём больше год от года,
и точит постамент вода
вовеки, присно и поныне.
На постаменте том помёт
от голубиных изысканий,
где целью можешь быть не ты,
но попаданье стопроцентно,
и тело просится в полёт,
и не свернуть воспоминаний,
где от святых да понятых
иссохлась истины плацента.
Но почему мне так легко
и так тоскливо в одночасье,
и с облегчением фасон
держу и нос по ветру ровно,
и преломление веков
разит не новью, а согласьем
с тем кругом приторных персон,
что при делах давно и кровно?..
И я смирился. Может быть.
А может просто вышел в стаю.
И я раздался. Больше вширь.
А надо вглубь, вперёд и выше.
Мне не назначено любить.
Я назначения листаю.
Там лишь латынь, за ней цифирь.
И пустота. И дождь по крыше.
Исходы выбивают такт,
они, как водится, тактичны.
Никто не встанет из-за нас,
пока случайно не задело.
Мы с жизнью заключили пакт
ненападения публично.
Она по капле извелась.
Она отмочит. И за дело...